Я никогда не буду к этому готова и вслух об этом не скажу тоже. Это хороший момент – расстаться именно такими. Без злости друг на друга, но с нежностью. Когда боль стихла, печаль почти ушла. Конечно, надолго останется ее след, от этой печали, но без этого уже никак.
– Твои враги тоже любят, когда ты слеп, генерал Эрдиган. Но твои подчиненные нуждаются в зрячем руководителе. Ты нужен им там.
Я всегда буду им восхищаться. И ждать, что однажды здесь растянет облака, что вернется голубизна куполу, что мы тоже начнем наблюдать рассветы и закаты. Я буду верить в то, что это случится.
Я хотела шагнуть назад, но он не позволил.
– Кристина, я приехал не просто для того, чтобы передать тебе деньги.
– А для чего?
Я вдруг поняла, что боюсь. Отчаянно. Что вновь дрожит мой внутренний хрупкий каркас, что он подвергнется ужасной атаке, если прозвучат не те слова. Я справлюсь, конечно, я сделаю это обязательно, но…
– Чтобы мы уехали отсюда вместе.
Кажется, бомбы на меня все-таки упали. Те самые, ожидаемые. Хорошие, но колени от них дрожат не меньше. И еще одна моя попытка сделать шаг назад, на которую Эггерт отреагировал просто. Он взял мою ладонь и приложил к своей груди.
– Ты же умеешь чувствовать. Чувствуй.
Мне стало ясно, что он все это время скрывал кое-что еще – как будто недостающие кубики мозаики подлетали и становились в полотно, чтобы создать общую картинку. Он скрывал то, с каким нетерпением ждал, когда разрешения на мой переезд будут готовы, как давил на кого-то, принуждал торопиться. Он желал попасть в Третий Район, как борзая желает сорваться с места, для того чтобы отыскать место, где упала подстреленная утка. Но не для того, чтобы утку доконать, а для того, чтобы помочь ей восстановиться. Он болел душой от того, как медленно, по его мнению, шел транспорт, раздражался, когда на поиски меня в Дэйтоне ушло слишком много времени. Еще он скрывал то, как сильно желал меня обнять. Обнять меня насовсем, завернуть в себя и только после этого выдохнуть, успокоиться. Во время нашего с ним непростого пути он полюбил меня. Где-то, когда-то. Как и я его.
– Ты все увидела?
Я увидела. И это все было для меня ярче, честнее любых слов. Мне все еще не верилось, что я обнаружила в Эггерте то, о чем всегда мечтала. Я желала снова погрузить в это руки и никогда их уже не вынимать – греться, греться, греться.
– Ты приехал…за мной?
– Да. Или к тебе.
– Но я же…не Стелла… – Привычка язвить выступала вперед тогда, когда я чувствовала максимальную растерянность.
– Еще раз произнесешь её имя, и я тебе рот скотчем залеплю.
Он умопомрачительно пах. Оэм Эггерт Эрдиган.
– А ничего, что я… – когда ситуация подводит тебя к «прыжку веры», всплывают на поверхность и комплексы, – что я…
«Лживая. И трусливая…» Я даже слова эти произнести не смогла. Но он их ощутил, невысказанные. И держал мое лицо в своих ладонях, пока говорил.
– Я не видел человека честнее тебя, Кристина. И смелее тоже.
Снова мое отражение в его глазах, как в зеркале, когда он смотрел на меня в гостиной материнского дома, где я только что во всеуслышание заявила о роде своей деятельности. Его удивление, его…уважение. Он проникся тогда этим уважением ко мне за честность. И еще раз проникся им, когда понял, что разговорить меня не удалось. И не удастся. Его восхищение мной было глубоким и искренним, он дал мне его почувствовать напрямую.
И все барьеры внутри пали. Я хотела быть с ним, черт возьми, хотела! А он вообще не хотел выпускать меня из рук. Вот только одно «но».
– Я не хочу…переезжать в Первый Район.
Это было честно. Я знала, что никогда его не полюблю, всегда буду стараться выбраться за пределы города – туда, где нет этих спесивых людей.
– Общество Первого однажды изменится, – Эггерт понял ход моих мыслей. Я знала об этом тоже, вот только для изменений могут потребоваться годы. Десятилетия. – К тому же, я могу работать дистанционно, наведываться в Кирстаун время от времени, курировать выполнение задач.
– Отсюда?
Я не могла представить его живущим в Дэйтоне. Он не был рожден для этого места, он сюда попросту не подходил.
– Отсюда, – отозвался он просто. – Или из Второго Района. Какого-нибудь домика, затерянного в зелени. С лоханью на крыльце.
Наверное, вся его серьезность и своя собственная, касательно желания сказать ему да, до меня начали доходить только теперь. Я начинала верить, я начинала неистово желать этого – нашего совместного будущего. Я прилипала к нему с каждой долей секунды, прилипала так, что не отодрать.
– Ты правда предлагаешь меня…себе, Эггерт?
– Да. – Это «да» я слышала уже однажды. Которое на года, которое будет длиться даже тогда, когда тысячелетие закончится. – Предлагаю тебя себе. И хочу забрать тебя себе.
Я впервые прижалась к его щеке – как котенок, поверивший, что его больше не выкинут и не предадут.
– Только не обижай меня больше.
– Каждый раз, когда я буду тебя обижать, я буду слепнуть.
Он улыбался. А я понимала: все по правде, все на самом деле. И впервые в жизни почувствовала, как у моей Лейки сейчас выбьет крышку, как у кипящего чайника. О чем и сообщила.