Читаем Любовь Втроем полностью

Тут я, конечно, заинтересовалась — где ж это у нас толпа такое может. Неужто в Рязани? И вообще решила, что конец света уже недалек.

Выяснилось, что пишет он об очередной армянской резне в городе Сумгаите. Но в таких местах испокон веков было принято решать межнациональные и межрелигиозные проблемы именно в таком стиле. Пресловутая советская власть насильственно остановила, заморозила кусок мусульманского мира на сто лет, и когда сказали "Отомри!" — все для начала вернулось туда, в прошлое, в 1905 год. Началась агония насильственно замороженных проблем. Тамошних, чисто региональных кавказско-мусульманских проблем. И уж совсем непонятно — каким местом бедный московский муравей еврейского разлива Померанец идентифицирует со всем этим себя?

Смешно, правда? Но так МЫ говорили. И будем говорить. И слава Богу, что МЫ говорим так.

И понятны теперь, в сорок лет, непонятные когда-то строчки Окуджавы:

"А как первая война -

То ничья вина.

А вторая война -

Чья-нибудь вина.

А как третья война -

То моя вина,

А моя вина — она всем видна…"

В Польшу мы не вошли.

Назначили какого-то временного премьера Каню и поляки привезли смешную пословицу:

"Лучше Каня со своим аппаратом, чем Ваня со своим автоматом".

А пока ждали, что войдем, на кухнях пару недель было по-честному страшно.

Ясно было, что мир сдаст в очередной раз эту злополучную Польшу, сдаст, не поперхнется, и еще наглее станет НАШ колосс на глиняных ногах.

Я говорила тогда:

— Вот, войдем, честное слово, сразу побегу в "Европейскую", брошусь на шею первому же финскому лесорубу: "Увози!"

(В ту пору уже никакая тель-авивская тетя или бердичевская бабушка не считалась основанием для перемещения с Востока на Запад, и шея финского лесоруба — единственное, что оставалось в наличии).

Не вошли, одним словом. В Польшу.

А к Афгану привыкли и катилось Безвременье — мирное, сладкое, как последний сон перед пробуждением, когда можно поспать еще часок.

Ах, какие чудные начинаются сны, именно в это время.

Такой и была наша юность — сон перед рассветом.

Да что там говорить — чистый мусульманский рай с той фарфоровой тарелочки!

— Так сколько баб там положено, что они сказали?

— Да они ничего толком сами не знают. То ли семь, то ли семьдесят.

— По-моему больше четырех баб и незачем за один раз.

— Две! Две бабы должно быть. Четыре — это уже мусор, замусоренность ситуации. Ну, как в драке: трое могут драться красиво, но не пятеро. Пятеро — это уже мусорная свара, а не драка. Так же и в койке.

Ойгоев произнес это с полной уверенностью и знанием предмета.

Они с Антошей сидели, как обычно, в кафе "Рим" и коротали сладкое Безвременье за рюмочкой и неторопливой мужской беседой.

— А ты откуда знаешь? У тебя чего, было такое?

— Было пару раз. Это — кайф. Две девки, когда они при этом взаимодействуют друг с другом, это колоссальный кайф.

— А когда это ты? Ты же вроде с Машкой…

— Да я же до Машки тоже жил. И был между прочим с хипами какое-то время. Ну потом ушел из-за наркоты. Наркоман все же пьянице не товарищ. Весь приход другой. Я ведь и в траву как-то не особо въехал — не тащит и все. А с сексом — конечно, у них все здорово было. Групповухи…

— Ну вот! А я где был в это время?

— Ты, Захарыч, в это время геройски отбывал срочную.

— Бля… Вышел и женился сразу на Ляльке. Жизни, можно сказать, не видал… Вот я и думаю — если бы можно было трахаться с Лялькой и с еще какой-нибудь, вместе? Во-первых, кайфу в два раза больше, а во-вторых, это бы за измену не засчитывалось. И Ляльке бы тоже по кайфу. Ну вот ты — верный муж, а чего ты к Машке какую-нибудь классную девку не приведешь? У тебя Машка чего, не впишется в такое?

— Впишется, наверное. Ты знаешь, в такое почти любая баба впишется. Если это ее подружка… Они ведь, бабы, они часто друг другу нравятся. Чисто физически. Они могут спать в обнимку. Два мужика ведь не будут спать в обнимку, если они не пидары, а бабы — запросто могут.

— То есть, они все лесбухи…

— Ну, скажем, склонны…

— Так что ж мы все не живем каждый с двумя бабами? Тут, у нас, в стране ста войн и семидесяти революций, где по статистике на девять девчонок восемь ребят? Мы с тобой — просто преступники, Ойгоич!

— Ну смотри, взял ты бабу, привел ее к жене в койку. Начали жить втроем.

Это значит, вроде у тебя две жены, да? А содержать ты вторую жену сможешь?

— Слушай, это не обязательно! Ты в Зеленогорске-Сестрорецке на пляже был? Там такие сладкие желтые дыньки по песочку перекатываются! "Глазунья с грудинкой" называются. Юля Белинская, Юля Рувинская, Юля Дубинская, Юля Городецкая, Юля Каменецкая и Любочка Куни. Мы с Лялькой однажды в Пярну поехали, так Лялька у меня на второй день не выдержала, с еврейского пляжа на эстонский сбежала, не могу, говорит слушать их разговоры — все каратики да каратики, а чего за каратики такие — непонятно.

— А чего за каратики?

— Брюлики! Чего! Такую не надо содержать. Ее папа содержит, как нам и не снилось. Трахать надо по-хорошему и все. И в первую очередь Дубинскую — она умереть какая красивая.

— А в последнюю?

— Городецкую. Хотя и в ней есть своя прелесть.

Перейти на страницу:

Похожие книги