Любовник леди Чаттерли

Crippled for ever, knowing he could never have any children, Clifford came home to the smoky Midlands to keep the Chatterley name alive while he could.	Клиффорд знал, что детей у него не будет и что род Чаттерли просуществует, покуда живы он сам и его усадьба в закопченном и задымленном сердце Англии.
He was not really downcast.	Увечье не столь удручало его.
He could wheel himself about in a wheeled chair, and he had a bath-chair with a small motor attachment, so he could drive himself slowly round the garden and into the line melancholy park, of which he was really so proud, though he pretended to be flippant about it.	Передвигаться он мог на кресле-каталке и заказал себе кресло на колесах, с моторчиком. Неспешно объезжал он сад и чудесный печальный парк. Втайне Клиффорд гордился им, на людях же упоминал с пренебрежением.
Having suffered so much, the capacity for suffering had to some extent left him.	Клиффорд так настрадался, что почти избыл самое способность страдать.
He remained strange and bright and cheerful, almost, one might say, chirpy, with his ruddy, healthy-looking face, arid his pale-blue, challenging bright eyes. His shoulders were broad and strong, his hands were very strong.	По-прежнему держался чуть сдержанно, по-прежнему в голубых дерзких глазах светился ум, по-прежнему на румяном лице играла бодрая, если не сказать веселая, улыбка, по-прежнему широки плечи и крепки руки.
He was expensively dressed, and wore handsome neckties from Bond Street.	Одежду он носил самую дорогую, галстуки -самые красивые и модные.
Yet still in his face one saw the watchful look, the slight vacancy of a cripple.	И все же читалась в лице настороженность, а во взгляде порой сквозила отрешенность, присущая калекам.
He had so very nearly lost his life, that what remained was wonderfully precious to him.	Заглянув в лицо смерти, он теперь принимал жизнь (точнее, то, что ему осталось) как бесценный и чудесный дар.
It was obvious in the anxious brightness of his eyes, how proud he was, after the great shock, of being alive.	Да, он выстоял, вынес все тяготы и гордился собою, и об этом говорил взгляд умных беспокойных глаз.
But he had been so much hurt that something inside him had perished, some of his feelings had gone.	Но слишком тяжел был удар - что-то надломилось у него в душе, какие-то чувства безвозвратно исчезли.
There was a blank of insentience.	Опустошенность и безразличие легли на сердце.
Constance, his wife, was a ruddy, country-looking girl with soft brown hair and sturdy body, and slow movements, full of unusual energy.	У его жены Констанции были мягкие каштановые волосы, румяное, простодушное, как у деревенской девушки, лицо, крепкое тело.
She had big, wondering eyes, and a soft mild voice, and seemed just to have come from her native village.	Движения обманчиво плавны и неспешны - не угадать недюжинной внутренней силы. Большие, будто вечно вопрошающие глаза, тихий, мягкий говорок - ни дать ни взять только что из соседней деревушки заявилась.
It was not so at all.	Но внешность обманчива.
Her father was the once well-known R. A., old Sir Malcolm Reid.	Ее отец - некогда известный художник, член Королевской Академии, достопочтенный сэр Малькольм Рид.