Любовник леди Чаттерли

Both Hilda and Constance had had their tentative love-affairs by the time they were eighteen.	К восемнадцати годам и Хильда, и Констанция уже познали мужчин.
The young men with whom they talked so passionately and sang so lustily and camped under the trees in such freedom wanted, of course, the love connexion.	Конечно же, их спутники, с которыми они так неистово спорили, так ладно пели, ночевали под раскидистыми деревьями, добивались близости с девушками.
The girls were doubtful, but then the thing was so much talked about, it was supposed to be so important.	И те, поколебавшись, уступили. Ведь о половой жизни столько говорят. Значит, это и впрямь нечто важное.
And the men were so humble and craving.	Да и мальчишки ведут себя достойно, сдерживая страсть.
Why couldn't a girl be queenly, and give the gift of herself?	Так почему же девушке не проявить воистину царскую щедрость и не одарить поклонника своим телом?
So they had given the gift of themselves, each to the youth with whom she had the most subtle and intimate arguments.	И девушки одарили, выбрав наиболее остроумных и задушевных собеседников.
The arguments, the discussions were the great thing: the love-making and connexion were only a sort of primitive reversion and a bit of an anti-climax.	Ведь самое приятное, самое главное - в беседах. А в постели - жалкое подобие приятного, пожалуй, даже разочарование.
One was less in love with the boy afterwards, and a little inclined to hate him, as if he had trespassed on one's privacy and inner freedom.	И девушки сначала охладели к приятелям, потом появилась неприязнь: будто парни посягнули на нечто сокровенное, на внутреннюю девичью свободу.
For, of course, being a girl, one's whole dignity and meaning in life consisted in the achievement of an absolute, a perfect, a pure and noble freedom.	Ибо в чем суть и смысл девичества, в чем его достоинство? Достичь полной, безоговорочной, беспорочной и благородной свободы!
What else did a girl's life mean?	В чем еще смысл девичьей жизни?
To shake off the old and sordid connexions and subjections.	Решительно избавиться от стародавних постыдных оков, от зависимости от мужчины.
And however one might sentimentalize it, this sex business was one of the most ancient, sordid connexions and subjections.	И как бы ни приукрашивали все прелести половой жизни, именно они суть древнейшие оковы, орудия постыднейшего рабства.
Poets who glorified it were mostly men.	И воспевали их в основном поэты-мужчины.
Women had always known there was something better, something higher.	Женщины-то исстари понимали, что есть на свете ценности поважнее, поблагороднее.
And now they knew it more definitely than ever.	И наш век не раз это подтвердил.
The beautiful pure freedom of a woman was infinitely more wonderful than any sexual love.	Свобода, чистая, прекрасная свобода несравнимо выше и чудесней любви Плотской.
The only unfortunate thing was that men lagged so far behind women in the matter.	Только вот беда: не доросли еще мужчины до "прекрасного пола", не открыли для себя истины.
They insisted on the sex thing like dogs.	Настоящие кобели - только плоть свою потешить.
And a woman had to yield.	И приходится женщине уступать.