Любовники-убийцы

Ничто не могло навредить Фурбису сильнее, чем данное им ложное показание. Подозрение теперь пало на него. Он погубил себя тем, чем предполагал спастись, к тому же он пал духом, потерял необходимые ему хладнокровие и самообладание. Он был так уверен в своем поведении, считая себя вне всяких подозрений, что первая представившаяся ему опасность, вместо того чтобы усилить сопротивление, заставила его потерять голову. Но его положение грозило сделаться еще более опасным. Прибывший из Горда жандарм заметил на тропинке, ведущей от фермы к большой дороге, следы, которые мог оставить бежавший или быстро уходивший человек. Судья тотчас же в сопровождении Фурбиса и присутствующих в это время на ферме людей отправился на место, указанное жандармом. Он не ошибся — следы были довольно заметны.

— Посмотрим, соответствует ли ваша обувь этим следам, — сказал судья Фурбису.

Он был вынужден повиноваться; все заметили, как он смущался все больше. Его обувь входила совершенно плотно в оставшиеся следы.

— Вот это весьма важно, — заметил прокурор.

— Это ничего не доказывает, — выговорил с усилием Фурбис. — Разве нельзя допустить, что у кого-нибудь здесь такая же обувь, как у меня?

— Мы это проверим.

Попросили нескольких человек произвести опыт, но их обувь оказалась или больше, или меньше замеченных следов. Фурбис был окончательно сражен.

Этот допрос и следствие продолжались целый день. Окончание расследования было отложено до следующего дня. Но Мулине и Фурбис были арестованы. Первый оставлен на ферме под присмотром жандарма. Что же касается Фурбиса, то его отвели в Горд и оставили под охраной на ночь в помещении гостиницы. Судебный следователь, намереваясь на следующий день как можно раньше возобновить следствие, принял приглашение мирового судьи Горда остаться ночевать у него, но он не был спокоен. Его подозрения крутились вокруг двух лиц. Они оба были у него в руках, но он не имел права ни одного из них считать окончательно виновным. Найденные им доказательства не были еще столь убедительны, чтобы отдать кого-либо из них под стражу.

Но один из них действительно убийца. Кто же именно? Этот вопрос оставался нерешенным. Страха Мулине, ужасных обвинений, высказанных покойным, казалось, было достаточно, чтобы считать его преступником. Ложные показания Фурбиса, его отношения с женой Паскуаля, наконец, следы от его шагов — все это также давало немалый повод обвинять Фурбиса.

Бо`льшую часть ночи судья провел, обдумывая подробности ужасного дела с той минуты, когда он получил известие о преступлении, до того момента, когда он оставил ферму. Он должен был вспомнить все, воспользоваться всей своей опытностью, чтобы вывести какое-либо заключение из слышанного. Но, увы! Наступило утро, а он так и не определился.

Он собрался идти к прокурору, но вернулся с полдороги в Горд, где забыл свои заметки. И тут он услышал шум на улице. Отворив окно, он увидел, что перед гостиницей, где по его приказанию был оставлен на ночь Фурбис, собралась толпа. В эту же минуту он увидел жандармского офицера. Последний, заметив его в окне, поспешно перебежал улицу, направляясь к нему.

— Что случилось? — спросил судья. — Арестованный убежал?

И он поспешно побежал отворять дверь входящему в комнату офицеру.

Глава XVIII

Лебель, так звали молодого жандарма, приставленного к Фурбису, первый раз в жизни был оставлен лицом к лицу с обвиняемым в убийстве и ни на минуту не спускал с него глаз. В каждом движении перекупщика он видел попытку к бегству, он наблюдал за ним с таким постоянством, что, задумай на самом деле Фурбис бежать, он непременно был бы пойман.

Но Фурбис и не думал бежать. Все происшедшее с роковой ночи до настоящей минуты казалось ему сном. Он решился на преступление в полной уверенности остаться безнаказанным, а теперь все его замыслы рушились, и он чувствовал себя слабым, как ребенок. Теперь он с ужасом видел, что все было против него, все попытки скрыть причастность к преступлению разбиты, и все рушилось на его голову. К тому же, будучи сам низким и подлым человеком, он, не задумываясь, подозревал и в других те же качества.

«Что, если Марго арестуют, как и меня? — говорил он себе. — Она, пожалуй, признается в надежде спастись, облегчить свою участь и обрушить всю вину на меня… Если бы я знал это точно, я опередил бы ее. Может быть, это пошло бы мне на пользу».

Наконец, они пришли в гостиницу, где должны были провести ночь. Было уже темно, никто в деревне не видел, как они вошли, но для большей осторожности Лебель приказал содержателю гостиницы никому не говорить, что они остановились у него.

Их поместили в комнате первого этажа. В ней стояли две постели, одна между дверью и окном, другая в небольшом алькове, прикрытом занавесью.

Лебель немедленно приступил к осмотру стен, чтобы убедиться, нет ли где-нибудь под обоями двери. Успокоившись на этот счет, он сказал Фурбису:

— Вы ляжете в этом алькове.

Фурбис молчал, тогда жандарм прибавил:

— Теперь мы поедим.