Любовница

— О, оказывается, у нее есть ноги! — Ральф коснулся моей коленки, когда я скользнула рядом с ним на пассажирское сиденье его машины, наконец согласившись посидеть вместе в баре. Его теплая рука скользнула по гладкой сетке моих колготок к моему бедру. — Оруэлл никогда бы не написал «Две ноги — плохо!»[4], если б увидел твои.

И опять эта улыбка. Я просто таяла от нее. Вся кий раз.

Но все это в прошлом. Теперь же, прикусив губу и набрав побольше воздуха в легкие, я шла по дорожке, кожей чувствуя, как его глаза на плакате на черной доске следят за мной, провожая к часовне.

Стояла прекрасная погода, и это было неправильно. Солнечные лучи, падая сквозь витражи, сплетались в разноцветные узоры на каменных плитах под ногами. Скамьи в часовне быстро заполнялись. Все звуки были приглушены, к свободным местам люди проходили буквально на цыпочках, а если кто и разговаривал, то только шепотом было такое чувство, что собравшиеся боятся быть услышанными.

Я пробежалась взглядом по рядам. Было много учителей из школы. Бородатый учитель естествознания стоял рядом с незнакомым мне мужчиной; они будто не знали, где им сесть. Оливия, как всегда с распущенными волосами, ниспадающими на спину, сидела с краю, на скамье, занятой сотрудниками младшей школы. Элейн Эббот, Хилари Прайор тоже здесь. Одетые все неброско, цвета приглушенные: коричневый, серый, черный.

И тут я заметила их. В дальнем углу, окутанном мягким полумраком, сидела детектив-инспектор Эйлин Джонс по соседству с каким-то мужчиной. Наверняка тоже детектив. Они сидели очень тихо, с совершенно прямыми спинами, едва заметно поворачивая головы и собирая информацию о каждом из присутствующих.

Я остановилась. Молодая женщина с профессионально скорбным лицом подошла ко мне и протянула тонкий буклет, вероятно списывая мою нерешительность на горе или нервы. Затем указала куда-то в сторону.

— Еще есть места наверху, — шепотом сообщила она, словно выдавая некую тайну.

Я направилась к винтовой лестнице. Миновав короткий пролет крутых ступеней, оказалась на небольшом балкончике с шестью рядами скамеек, в глубине которого стоял орган, смотревший на часовню сверху вниз. Отыскав свободное место в первом ряду, я села, положив руки на полированное деревянное ограждение. Отсюда я видела всех, зато сама оставалась незамеченной.

В часовне было уютно. Витраж дальнего окна представлял собой огромный крест, собранный из кусочков коричневого и зеленого оттенков. Этот символ о многом говорил прихожанам, но в то же время был достаточно сдержанным, чтобы понравиться тем, кто не верил ни в какой мир после этого и предпочитал видеть в узорах витража живую природу — ветви, листья, траву.

Рядом со мной уселся грузный мужчина средних лет, по другую сторону от него устроилась женщина. Он протянул ей буклет и быстро пролистал свой. Я взглянула на выданный мне: на обложке остался след от моих потных пальцев.

Ральф Эдвард Уилсон. На обложке была его фотография в черной рамке. Тот же портрет, что на доске у входа.

Внутри была программа. Музыка. Шекспир, Китс, Т. С. Элиот. Шекспира будет читать Сара Бальдини. Так себе выбор. Пусть она и директор старшей школы, но голос у нее раздражающе пронзительный. Джон Уилсон произнесет речь. Джон Уилсон? Я помотала головой. Но отец Ральфа уже умер, а брата у него не было. Может, двоюродный брат? Но Ральф никогда не упоминал о таком. Я закрыла буклет, и с обложки на меня снова уставился Ральф.

«Эй! — словно говорил его взгляд. — Неужели это правда? И вся эта суета из-за меня? Надеюсь, потом-то можно будет мертвецки напиться».

Я почти слышала, как он смеется.

Внизу заиграла музыка. Джазовая композиция. Блюз.

Опоздавшие поспешно занимали места, заставляя других подвинуться. Женщины в черных жакетах находили свободные места и провожали к ним самых нерешительных.

Хелен. Мне потребовалось не меньше секунды, прежде чем я узнала ее. Нетвердой походкой, со склоненной головой и поникшими плечами она шла к пустому переднему ряду, опираясь на руку полного широкоплечего мужчины. На ней было довольно длинное, ниже колена, летнее пальто серого цвета. Солнечные лучи, в которых беззаботно кружились пылинки, выхватывали в темных волосах мужчины серебряные пряди. Все это немного напоминало пародию: отец ведет свою дочь в день свадьбы к алтарю, а друзья и члены семьи собрались, чтобы засвидетельствовать это событие.

У меня перехватило дыхание. Конечно, это была Хелен, но выглядела она совсем по-другому не как женщина, которую я знала раньше. Судя по тому, как она шла, по тому, как мужчина поддерживал ее, по тому, как сидящие на скамьях люди смотрели на нее и затем быстро отводили взгляд, она постарела лет на десять, иссушенная горем. Вдова. Скорбящая вдова. И это все из-за меня.

Хелен добралась до первого ряда, и мужчина заботливо усадил ее на скамью, словно она была не в состоянии сесть без его помощи.