Любовница Иуды

– Пойдемте со мной, товарищ Искариот. Я вам популярно объясню. Ну же! – Она властно потянула его в боковую комнату, насыщенную пряными запахами греха и одеколона, щелкнула английским замком и бросилась на шею Иуде – горячие губы прикипели к его рту, как моллюск к камню.

– Ты почему, изменщик коварный, вчера не пришел? Я ведь ждала. Променял меня на глупую сектантскую курицу?

– Я её не трогал, – возразил Иуда, сдавливая широкие мягкие бедра Марсальской, будто собирался играть на кимвале.

– Значит, сохранил свои силы для меня? – Сверкая оскаленными зубками, Ираида ловко расстегнула молнию на брюках Иуды, просунула руку в ширинку и захватила в тисках пальцев вожделенное орудие любви. Держась за пульсирующую плоть, Марсальская астматически задышала в ухо:

– Я хочу тебя, Иудушка. Я жажду и требую. Трахни меня по-солдатски, по-походному, без всяких выкрутасов. Вот так… – Она задрала юбку, расставила ноги в стороны и уперлась руками в низкую тумбочку возле деревянной кровати с разлохмаченной постелью. Голос её звучал придушенно и отдаленно, как из мешка:

– Давай, Иудушка, поехали! Жарь на всю катушку!

Глаза Иуды словно припаялись к наливному яблоку зада. Эта восхитительная часть женского тела всегда была для Иуды самой вожделенной. За подобную слабость многие прелестницы даже подозревали его в тайном извращенстве. Он и сам не мог объяснить, отчего так перехватывало дыхание и бешено колотилось сердце, стоило ему только ненароком коснуться в толпе женской ягодицы. Вот и сейчас бурлившая кровь смяла все жалкие преграды. Он бросился к белому роскошному заду, как бык на красную тряпку: то впивался в самые пухлые места, будто вампир, покусывая нежную плоть, то припадал пылающей щекой и терся, издавая шутливо-грозное рычание, а то и счастливый скулеж преданной собаки.

– Хватит меня облизывать, как девушку! Давай посущественней… – сердито прохрипела Марсальская.

Иуда выпрямился, и брюки шлепнулись на пол. Об астральном выходе из тела он уже не помышлял – чего теперь щепетильничать, ежели убил человека. Христос не простит – Творец простит. Впопыхах Иуда едва не воткнул свой детородный орган в отверстие, вовсе не связанное с процессом человеческого воспроизводства, но Марсальская не возражала, только снова фыркнула: «У тебя он что, раздвоенный, как у Князя?». Попросив небесные силы простить его, Иуда нашарил, наконец, в тесноте кочегарки теплую прожорливую печь и начал активно подбрасывать в неё уголек, расшуровывая толстым ломом старую золу. Уголек в топке весело затрещал, со специфическими выстрелами и выхлопами. Локомотив набирает ход. Стало хорошо и жарко. Послышалось завывание осеннего ветра в паровозной трубе, и вот уже локомотив на всех парах летит в неизвестном направлении, то ли в ад, то ли в рай, гулко стучат колеса на стыках рельс, мощно работает раскаленный поршень. Машинист чует каждым нервом, что надо сбавить ход, чтобы прийти вовремя и не пролететь остановку, не в силах вытерпеть бешеной гонки. Желая предупредить пассажиров, дал преждевременный басовитый гудок. Заметавшийся в узком пространстве кочегарки, выпустил горячую струю пара на каменку – в это время и сама печь зашипела, задрожала, едва не сломав поршень. Марсальская схватила подушку и с ревом вонзила в неё зубы. Локомотив заскрежетал старенькими тормозами и остановился возле пустынного перрона, где никто их не встречал: повсюду лежали шелудивые собаки с высунутыми багрово-пенными языками, а по перрону растекался тошнотворный сучий запах. Вагоны расцепились, и надо было быстренько привести их в порядок.

Марсальская взяла флакончик с резной полки под зеркалом в форме сердечка, смочила содержимым палец и мазнула себе за ушами и между грудей. Нарочито громко, будто потеряла всякое желание убеждать, заговорила:

– Соглашайся на предложение губернатора. От тебя требуется всего лишь рассказать правду об Иисусе: мол, был он добренький, но космополит. Ненавидел патриотов, насмехался над народной памятью и обычаями, призывал к сотрудничеству с Центром, то есть с Римом, с кесарем, боялся всяких восстаний и революций. Побольше трепись о героической иудейской войне, о любви к отеческим гробам, о Моисее, чтобы народ вместо гнилой морали «возлюби врага своего» утвердился в заповеди «кровь за кровь». Без восторгов и соплей. Ты ведь умница у нас! – Она послала Иуде воздушный поцелуй, не желая, видимо, смазать накрашенные губы, и кокетливо добавила с подмигом: – Поезд пришел по расписанию. Машинист был на высоте.

Иуда долго молча возился с ремнем, стремясь занять руки, которые дрожали от искушения схватить блудницу за горло.