Любовница Иуды

– Потом вы вернулись. Что в этот момент делал Караченя? Или его уже не было?

– Петя дождался меня. Сидел и листал четвероевангелие… – в лице Олимпиады что-то едва уловимо дрогнуло, и она невпопад перекрестилась.

– Расскажите о нем. Что он за человек? – настойчиво продолжал спрашивать Джигурда.

Он по ходу задаваемых вопросов становился все азартнее, это отражалось в мимике и жестах.

Привратница глубоко вздохнула, присела на короткую лавочку у стены и сплела на плоской груди узловатые пальцы, словно приготовилась к исповеди.

Иуда наблюдал за ней с неприязненным любопытством: какими-то своими чертами, как он после признавался, эта женщина вызвала у него в памяти образ Ширы, скаредной тещи Кифы, – которую равви вылечил от тяжелой лихорадки. Иуду она почему-то невзлюбила с первой встречи и советовала Егошуа избавиться от него. Рядом с истеричной Широй, похожей внешне на сушеную рыбу, Иуде всегда мерещился необъяснимый трупный запашок, и потом у него на целый день портилось настроение. Чтобы избавиться от могильного запаха и взбодриться, он уходил на берег озера, к Дидиму, брату Симона и помогал тому мастерить новую лодку. Дубовые доски они связывали полосками тисовой коры, а зазоры между ними заполняли мхом и кусочками кремня. Приятная работа и ветер с озера вытесняли запах тлена. Кифа как-то похвалился набожностью своей тещи перед равви, но Егошуа сказал: остерегайтесь тех, кто ищет себя в Боге, а не Бога в себе, Симон, впрочем, не обиделся.

– Петеньку я люблю, как сына, – начала Олимпиада – Он ведь рос без родительской ласки. В детском доме воспитывался. Оттого и потянуло его к Господу, яко к отцу родному. Искал у Всеблагого защиты и любви. Петю я давно заприметила в нашей церкви. Стоит, бывало, в уголке подобно нищему отроку, похожий на тонкую свечечку. Глаза большие, тихие, полные внутреннего созерцания. Я вела с ним духовные беседы, кормила, подшивала одежонку. Потом он стал работать у нас сторожем. В армию его не взяли по здоровью. Готовился под опекой дьякона Родиона поступать в семинарию.

– Странности особого порядка за ним не водятся? – спросил Джигурда, поскучнев от такой лирической зарисовки.

– Для мирских мы все странные. Олимпиада с вызовом поглядела на следователя, а после вопросительно – на владыку, будто искала поддержки или одобрения.

– Может, он болел чем-нибудь? Депрессия, помрачения…

Привратница на секунду заколебалась, что-то не договаривая или боясь высказать. Джигурда подстегнул её официальным тоном:

– В ваших интересах рассказать мне всю правду, какой бы горькой она ни была. Иначе подозрение может пасть на вас. Для этого есть все основания.

У Олимпиады от испуга заострился нос. Она снова вздохнула, уже в предчувствии неизбежной боли.

– Одно время Петя и впрямь показался мне не совсем здоровым. Был он в состоянии какого-то внутреннего борения. Прятал от меня что-то. А вчера, как только я вернулась из епархии, не застав владыку, с ним содеялась эта самая… падучая. Листал он четвероевангелие и вдруг повалился с табурета, забился в судорогах, захрюкал, завыл. Я обмерла со страху. Потом укрепилась духом, взяла иконку Богородицы и стала читать над ним молитву от всякой порчи, какой меня покойная матушка научила. А он дико захохотал и говорит каким-то чужим голосом: зови, мол, Искариота, я теперь только его боюсь… Я так и не поняла, к чему он про этого выкреста сказал. Прости Господи! – Олимпиада лихорадочными движениями троекратно осенила себя крестом и вильнула глазами по пыльным углам, будто боялась увидеть там нечто в подтверждение своему рассказу.

Все в комнате подавленно притихли. Отец Прокл тоже перекрестился и слегка опустил голову. Мы застыли на месте, у дверей, как два сообщника, которых знание страшной тайны придавило своей тяжестью. У следователя Джигурды заблестела на сморщенном лбу влажная испарина, он тупо уставился на горбатую половицу, где плясал солнечный зайчик, и все не решался поднять взгляд, чтобы не встретиться ненароком глазами с тем, в существование кого ему пришлось окончательно поверить. А Иуда испугался самого себя: словно пойманный с поличным, сидел он, нахохлившись, на скрипучем стуле с оторванной спинкой и мысленно проклинал свою дурацкую добровольную командировку… Так и пролетят неповторимые сорок дней среди бесноватых и припадочных, как пролетели те незабвенные три года у Егошуа, в Галилее. А как хорошо было бы провести это время среди красивых, здоровых и счастливых людей! Да есть ли они вообще на свете? Признаться, мы посочувствовали ему, ибо сами мечтали о том же, дыша воздухом прокаженных.

Джигурда первым преодолел легкое замешательство и твердым шагом подошел к резной этажерке. Взяв с полки книгу с залоснившейся обложкой, по-видимому, захватанную пальцами, он спросил:

– Вы случайно не заметили, на каком месте прервал Караченя чтение Евангелия, когда случился припадок?