Любовница коменданта

Ганс водил ладошками по подставке с остатками молока. Ильзе методично перекладывала кашу из тарелки на стол. Я схватил руку Марты и сдавил ее так, что она была вынуждена выпустить газету. Положив газету перед собой, я снова принялся за чтение. Марта стояла, потирая руку. Ильзе заплакала. Ганс перестал хлопать по подставке и тоже заплакал.

— Займись, наконец, детьми, — сказал я, откусив кусочек хлеба и отхлебнув кофе из чашки.

Марта по-прежнему растирала руку.

— Я ненавижу тебя, Макс. Ненавижу!

Она взбежала вверх по лестнице и захлопнула за собой дверь спальни. Дети продолжали судорожно всхлипывать.

— Ильзе, Ганс, — взмолился я. — Пожалуйста, перестаньте.

Они принялись реветь пуще прежнего.

Та, к кому ревновала меня Марта, никогда не плакала. Ни разу за все годы я не видел ее плачущей. Она никогда не выказывала слабости. Ничто не могло ее сломить. Не всякая женщина способна так держаться. И даже не всякий мужчина. Я смотрел на хнычущего юношу, который протягивал мне какую-то бумагу. Он стоял рядом с ней. С тех пор как я увидел ее в первый раз, не прошло и часу, но родителей ее нигде поблизости не было видно. И никаких документов у нее тоже не было. Хнычущий юноша стоял рядом с ней. И пытался всучить мне какую-то бумагу.

— Это охранное свидетельство, — тараторил он. — Оно доказывает, что я ценный специалист.

— Я умею читать, — сказал я, отстраняя его руку дубинкой.

— Я нужен стране. Я — инженер.

— Ты — еврей, — сказал я, не желая пускаться в дальнейшие разговоры.

Бумажка выскользнула у него из рук и закружила над толпой. Я повернулся к девушке. Позади нее в закрытых товарных вагонах другие нужные стране специалисты барабанили кулаками в деревянную дверь. Она смотрела на меня в упор, не мигая, с совершенным безразличием. Сдерживая рвущихся с поводков собак, охранники сгоняли вновь прибывших в конец платформы, где их ждал врач. Прожектора сновали взад-вперед над толпой, вычерчивая в темноте геометрические фигуры. Из товарных вагонов по-прежнему доносился стук кулаков и башмаков. Я коснулся лица девушки.

— Ты не похожа на еврейку, — сказал я, хотя поблизости не было переводчика.

Стук не прекращался. В дверь колотили с такой силой, что каждый удар отдавался у меня в голове. Я открыл глаза и сунул руку под подушку за пистолетом. Была ночь, но стук в дверь становился все громче и громче. Не зажигая свет, я натянул брюки и осторожно подкрался к двери. В освещенном коридоре стоял тот самый молодой человек, который привязался ко мне в ресторане.

— Открывайте, фон Вальтер, иначе ваши соседи по этажу узнают правду о вас.

Я прильнул к двери.

— Что ж, я могу говорить и отсюда, фон Вальтер!

Я сунул пистолет за пояс сзади и отворил дверь.

— Зажгите свет! — потребовал молодой человек.

Я повиновался. Прежде чем войти, он опасливо заглянул в комнату, затем, когда я закрыл дверь, снова огляделся по сторонам. Он был невероятно тощ и почти беспрерывно кашлял. А лихорадочный блеск глаз и бледность кожи со всей очевидностью свидетельствовали о больных легких.

— Оставьте дверь открытой!

— Что вам угодно?

— Здесь есть кто-нибудь, кроме вас? Покажите мне ваши руки.

— Перестаньте командовать, молодой человек.

— Я должен знать, что у вас в руках, потому что не верю вам.

— Что вам от меня нужно? — осведомился я, скрестив руки на груди. — Деньги?

Приступ кашля не дал ему возможности сразу ответить.

— Деньги? Не смешите меня! Вы убили мою семью!

— Я уже слышал этот вздор.

— Вы убили моих близких!

— Их убила война. Из-за нее многие лишились близких. И я в том числе.

— Мои близкие погибли не на войне, а в лагере. — Его снова начал бить кашель. — В вашем лагере.

— Я был солдатом и воевал на фронте.

— Вы были комендантом концлагеря.

— Вздор.

— Комендантом концлагеря…

— Я уже объяснил вам тогда, в ресторане, что вы принимаете меня за кого-то другого. Моя фамилия…

— Фон Вальтер.

— Моя фамилия Хоффманн.

Он покачал головой и, вытащив из кармана замызганный платок, приложил его ко рту. После очередного приступа кашля он покрылся испариной и побледнел. На платке проступило красное пятно.

— Вы застрелили мою сестру, — произнес он натужным голосом.

— Я никогда не стрелял в женщин.

— Когда мы сошли с поезда, она ужасно кричала и плакала. Вы еще велели ей взять себя в руки, говорили, что не надо бояться, не надо нагонять страх на других.

— Вздор!

— Вы сказали ей, что она порождает панику среди окружающих. Младенцы подняли крик.

— Я воевал на востоке. И получил ранение в бою.

— Тогда вы приказали своим подручным вывести ее из толпы. Остальные женщины с детьми ждали своей очереди в «душ». Вы отошли с ней за угол. Она плакала. Младенцы тоже плакали.

— Я вынужден просить вас покинуть мой номер. — Я подошел к двери и взялся за ручку. Кашель мешал ему говорить. — Повторяю: я не тот, за кого вы меня принимаете.

Откашлявшись, он помотал головой.

— Вы положили левую руку ей на плечо. Словно пытаясь ее успокоить. Вы просили ее не расстраивать остальных. Вы сказали: «Подумайте о детях». А потом вы поднесли к ее затылку пистолет. И нажали на курок.