Любовницы Пикассо

– Да. И он был здесь, в Париже, тем летом, когда ваша мать уехала из Антиба. Почему он оказался в Париже? Я не помню, но сюда приезжали американцы: эта Сара Мерфи, ваша знакомая, и множество других. Он славно проводил время в Париже до возвращения в Нью-Йорк. Однажды вечером, когда я была в кабаре «Проворный кролик»[58], моя подруга привела Гарри к нашему столику. Ах, Гарри, лопоухий и необычайно застенчивый! Он не сводил глаз с девушки, которая разносила сигареты. В кабаре любили набирать иностранок: они соглашались работать за гроши. – Ирена стряхнула пепел в переполненную пепельницу и закрыла глаза, вспоминая. – Эта девушка была очень юной и напуганной. И не зря. Заведение пользовалось популярностью у творческих людей, но также среди воров и сутенеров. А эта девушка выглядела так, словно была готова упасть в обморок от слишком сурового взгляда. Я подумала: «Вот хорошая девочка, у которой выдалось трудное время». А потом поняла, что это та самая служанка из гостиницы в Антибе, на которую положил глаз Пабло. Я не знала, что она была его любовницей. Но зачем притворяться, будто ревнуешь к мужчине, которым нельзя обладать? Думаю, если бы я и знала, это бы не особенно расстроило меня. Я подозвала ее и усадила за стол. Мы с подругой познакомили ее с Гарри. Тот купил ей выпивку, но она не стала пить.

Еще одна история, которую я никогда не слышала от матери… Было трудно принять этот новый образ моих будущих родителей: моя мать – напуганная разносчица сигарет, а отец – беспечный гуляка в парижском ночном клубе. Но я получила еще один фрагмент головоломки: узнала, каким образом моя мать попала в Америку.

– Сара сказала, что моя мать отправилась в Гернику после отъезда из Антиба, – сказала я. – Чтобы пожить там вместе с подругой.

– Вот как? Возможно, так и было – после того вечера в кабаре, где она зарабатывала на билет. Я не знаю.

Значит, новые тайны, которые на этот раз останутся нераскрытыми… Марти уехала из Антиба в Париж, потом – в Гернику, а потом – в Нью-Йорк, где вышла замуж за Генри. Или он, уже влюбленный по уши, последовал за ней в Испанию и увез ее в Нью-Йорк?

– У вас есть еще вопросы? – осведомилась Ирен. – Приходите ко мне в студию завтра, там и поговорим. И вы… – она ткнула пальцем в мою записную книжку, – вы напишете обо мне.

– Да, – сказала я.

– Забудьте о Пабло! – посоветовала Ирен. – Забудьте о нем после того, как напишете статью о его керамике. – Она наклонилась так близко, что я чувствовала запах кофе и коньяка в ее дыхании, аромат гардении – ее духи. – Забудьте о нем, – повторила она и легонько ущипнула меня за руку для большей убедительности.

Я знала, что она говорит не о художнике Пикассо, а о Пабло, который мог быть моим отцом.

* * *

Следующий день я провела в студии Ирен, делая заметки, задавая вопросы и слушая ее подробные рассказы о парижском искусстве двадцатых годов, о людях и политике. Ничто из этого не интересовало меня так сильно, как истории об Анне. Но мать познакомила меня с живописью, и я следовала по ее стопам. Что за жизнь была у этих художников! Романы и соперничества, успехи и провалы…

У Ирен была энциклопедическая память. И пока мы говорили – вернее, она говорила, а я исписывала страницу за страницей, – она расхаживала по студии, доставая холсты.

– Вам это нравится? – спросила она, показывая пастельный рисунок – изображение танцовщицы с шарфом. – А это? – Арлекин в ярком костюме с геометрическим узором. – И это? – Мужчина и женщина, сидящие на скамье, прислонившись друг к другу. – Они вот-вот поцелуются, – сказала Ирен. – Я нарисовала эту картину в 1919 году. И назвала ее «Влюбленные».

Без сомнения, там были изображены Ирен и Пабло.

– За два года до того, как он начал свою картину, – продолжала Ирен. – Моя была первой, однако все знают его работу, а не мою. Мир несправедлив к художницам.

Я выбрала полтора десятка ее работ, которые показались мне самыми лучшими, и мы договорились, что, как только я получу добро от Рида, она организует профессиональную фотосъемку и пришлет мне снимки.

– Он не знает, что вы собираетесь писать обо мне? – она поставила на место последний холст и нахмурилась.

– Еще нет, – призналась я. – Но я в любом случае напишу о вас.

Неделю спустя я возвращалась на самолете в Нью-Йорк, желая попасть домой и нервничая перед встречей с двумя мужчинами, с которыми мне предстояло объясниться. С тремя, если считать Рида. Если дела с ним не сложатся, то останется лишь разобраться с моим будущим и найти способ заработка. Вот и все! «Проще простого», – подумала я, положив голову на тонкую подушку и стараясь хотя бы немного поспать, пока мы летели над Атлантикой.

Я прошла по нескольким тропам, где ступали ноги моей матери, и узнала многое из истории ее жизни, которая теперь стала и моей. С прошлым было покончено. Будущее разворачивалось впереди. И я не представляла иного будущего, кроме того, которое разделю с моим ребенком. Ему понадобится все, что я смогу дать: вся защита, советы и наставления, которые я получила от своей матери.