Любовницы Пикассо

На следующее утро моя голова болела от выпивки и недосыпа. Я была заинтригована местной манерой обращения со Сьюзен и ее приятелями, вспоминая собственную мятежную юность с поздними сбеганиями из дома на поэтические чтения в таверне «Белая лошадь» или чтобы подслушать сплетни о художниках в «Кедре». Я вылезала из окна, спускалась по пожарной лестнице и возвращалась рано утром, пока мать еще не вставала. А иногда я ходила в кафе «Сосьете» на Шеридан-сквер, где любили выпивать коммунисты.

Я считала себя ловкой и хитроумной, но оказалось, что все это время мать знала о моих похождениях. Она призналась в этом после того, как я поступила в колледж, когда вдруг решила перекрасить стены моей комнаты в честь моих первых успехов.

– Избавься от потертостей и царапин на подоконнике, оставшихся после твоих вылазок, – сказала она и добавила, увидев мое потрясенное лицо: – Не забывай, что когда-то я тоже была школьницей и знаю, как убегать из дома по ночам!

Я проснулась с тоской по матери и желанием снова поговорить с ней, снова почувствовать ее объятия. Несчастная от этой потребности. «Такого больше не будет», – сказала я себе.

Завтрак подавала Тэсси, а не Джек. Я надеялась увидеть его, чтобы пожелать доброго утра. Хотела поблагодарить за компанию вчера. Быстро проглотив еду, я вернулась в свой номер и устроилась за маленьким шатким столом: стала записывать впечатления, короткие заметки о Саре и ее воспоминаниях, рисунках и картинах Пикассо, созданных в эти годы.

Двадцатые были одним из самых плодотворных периодов Пикассо. Но работы этих лет простирались от его раннего кубизма до неоклассицизма, от угловатых и жестких фигур commedia dell’arte[41] до округлых и сентиментальных матерей с детьми, а затем до периода «пляжа Динар» с энергичной динамикой, отделяющей нарисованное тело от настоящих фигур.

А потом, в 1928 году, он напишет картину «На пляже» – настолько абстрактную, насколько это было возможно тогда, полную ярких красок и узоров. Некоторые историки искусства считают ее ответом и вызовом его другу и сопернику Матиссу. Просматривая свои записи, я гадала, думал ли Пикассо о пляже в Антибе, где сидел рядом с Сарой и наблюдал за играми детей, когда писал эту картину. Энергия радости, энергия тепла…

Но через десять лет он написал «Гернику» – величайшее политическое полотно нашего столетия. Оно было создано художником, который до того не выражал свои политические взгляды. «Герника» с ее кубистскими формами, объятыми ужасом и скорбящими женщинами, мертвыми детьми и разрушениями была написана в черно-белых тонах, без единого проблеска других красок на огромном холсте. Эта потрясающая антивоенная декларация была создана после того, как немцы разбомбили баскский городок по запросу Франко, который был готов опустошить свою страну ради укрепления собственной власти. Бомбардировку провели в базарный день, чтобы погибло как можно больше мирных жителей.

От пляжных этюдов и «Влюбленных» – до «Герники»… Вот почему моя мать так любила работы Пикассо! Своим творчеством он охватывал целые миры и мог описать все сущее с помощью карандаша и кисти.

Какое влияние имела на него Сара? В какой степени то лето предопределило направление его работы? У меня оставалось множество вопросов – и было всего несколько страниц записей, которые скорее вращались вокруг истины, но не приближались к ней. Сара говорила откровенно, но умалчивала о чем-то важном.

Я направилась в ванную, чтобы причесаться и подкрасить губы перед рабочим днем. Но, хотя мои мысли в основном были заняты Пикассо, где-то в темном уголке сознания сидел профессор Гриппи, отвечавший на вопросы сенатора Маккарти.

Мои пальцы дрожали. Будет ли он называть имена? Хранит ли списки студентов, которые присоединились к нему на митингах у дома 35 на Двадцатой Восточной улице, которые маршировали рядом? Оставалось лишь ждать и наблюдать.

* * *

В то утро Сара встретила меня у двери, вместо того чтобы послать горничную. Ее улыбка была теплой, и глаза тоже улыбались.

– Не забыли блокнот для записей? – спросила она, принимая мое пальто, а потом внимательнее присмотрелась ко мне. – Коктейли – коварная штука! Особенно в исполнении Тэсси.

– Урок усвоен, – призналась я.

Сара повела меня по коридору и вверх по лестнице – в свою гостиную.

– Скоро принесут чай, – сказала она. – Вы обратили внимание на воздух? В нем есть последний аромат уходящего лета. И иногда он доносится от реки. Конечно, это не океан и не Лазурный Берег, но… он имеет сходное качество. Напоминает мне об ощущении от влажного купальника в жаркий день. Вы плавали в детстве, Алана?

Горничная прикатила чайные приборы на тележке.

– Дарджилинг, – сказала Сара. – Я подавала его Пабло холодным. Думаю, он только делал вид, что ему нравится. Будучи истинным европейцем, не понимал американского увлечения сильно охлажденными напитками. Помню, как его мать говорила, что дети чаще всего болеют из-за простуженного горла. Даже я могла понять это по-испански.