Любовницы Пикассо

После упоминания о детях наступила характерная пауза, словно кто-то ненароком подошел к краю утеса и успел отшатнуться перед падением. Воспоминание об утраченных сыновьях…

Когда Сара посмотрела на меня снова, ее улыбка была немного натянутой. В глазах застыло страдание.

После долгих часов, проведенных с ней вчера, я испытывала к Саре симпатию и желание защитить ее. Эти воспоминания причиняли ей боль.

– Если вам трудно говорить об этом, то не надо, – сказала я. – Я найду другой способ справиться с этой статьей. Или просто откажусь от задания.

– Вы не должны так поступать, – тихо сказала Сара. – Оставайтесь и садитесь, пожалуйста. Мы покажем этому Риду… Так его зовут? Женская взаимопомощь была редкостью во времена нашей жизни в Париже. Каждая из нас была сама по себе… – Она налила чай и протянула мне чашку. – Кроме того, мне хотелось бы поговорить о том времени. Мне нравится беседовать с вами! Это открывает двери, которые очень долго были закрытыми, но за некоторые из них приятно заглянуть. Некоторые истории должны быть рассказаны.

Потом она сделала то, от чего у меня перехватило дыхание: взяла мое лицо в ладони и пристально вгляделась в него. Моя мать поступала точно так же! Это был такой нежный жест, что к моим глазам подступили слезы. Утрата и раскаяние. Стыд.

– Мы с матерью поссорились незадолго до ее смерти, – сказала я. – Так и не успели помириться…

– Тем больше причин, чтобы вы услышали эту историю, – сказала она. – Радостную историю: во всяком случае, по краям. Никогда не знаешь, что найдешь посередине. Или в конце. Или кого найдешь.

– Надеюсь, Пикассо, – сказала я. – Ваше влияние на его работу в то лето…

– Пожалуйста, не переоценивайте мою значимость! – она рассмеялась. – Ирен Лагю оказывала на него гораздо большее влияние. Эта великолепная картина, «Влюбленные», была написана для нее. Пабло ясно дал это понять. Пожалуй, Ольгу больше всего донимало это; не утрата интимной близости – думаю, она была не очень сексуальной женщиной, – а потеря внимания со стороны мужа. Она хотела быть его единственной натурщицей. Возможно, когда человек вроде Пикассо рисует вас, он испытывает нечто очень сходное с любовью.

Мы сидели там же, где и вчера: Сара – в мягком кресле, поджав ноги под себя, а я – на удобном стуле с прямой спинкой, положив блокнот на колени. Солнечный свет идеального осеннего дня лился в окна; в прежние, более радостные времена мы с мамой в такие дни отправлялись на пристань и смотрели на корабли.

– До приезда сюда я видела фотографию Ирен Лагю в старом выставочном каталоге, когда искала сведения о Пикассо, – сказала я. – Эту картину на самом деле нельзя назвать портретом, правда? Ее волосы были гораздо пышнее, и, судя по той фотографии, этот кроткий потупленный взор – совсем не в ее стиле.

Сара рассмеялась.

– Вы правы. Определение «кроткий» явно не подходит Ирен. На картине она изображена такой, какой Пабло хотел ее видеть. Он хотел видеть такими всех женщин: кроткими, любящими, послушными. Но недавно я слышала, что Франсуаза Жило бросает его.

Франсуаза Жило… Молодая художница, которая ушла из дома, от отца и матери, и забросила свои художественные изыскания, чтобы стать возлюбленной Пабло и в конечном счете матерью двух его детей: Клода и Паломы. В 1943 году, когда они познакомились, ему было шестьдесят два, а Франсуазе – лишь двадцать два года. С тех пор они были вместе уже десять лет.

– Откуда вы узнали, что она уходит? – спросила я, заинтригованная этой новостью.

– Пабло до сих пор пишет нам, хотя и очень редко. Но в основном я слышу новости о нем от общих друзей: Паулины и Эрнеста Хемингуэя, Дороти Паркер[42]…

– Можно ли увидеть эти письма?

Сара помедлила и нахмурилась.

– Мне нужно подумать. Они очень личные, и я не считаю, что Пабло одобрил бы их демонстрацию кому-то еще. Как вы знаете, он бывает весьма скрытным… Но признаюсь, что я к вам очень расположена. Я посмотрю, смогу ли найти одно-два интересных письма. Право же, Алана, теперь вы похожи на девочку в рождественское утро! Но мы остановились на картине, над которой он работал тем летом. «Влюбленные».

11 Сара

Сутки в Антибе проходили быстро, в чувственном танце между жарким днем и звездной ночью. Несчастная Ольга, не поспевавшая за свободолюбием Пабло и его отказом быть связанным с кем-либо и чем-либо, кроме работы. Счастливый Джеральд, работавший над картинами в своей студии. Ирен Лагю, которая иногда появлялась на ланч и всегда сидела рядом с Пабло, к вящему раздражению Ольги.

Я бы не сказала, что Ирен была злонамеренной. Но она была ходячим бедствием, одной из тех неугомонных художниц, которые, когда не рисуют или не думают о новых картинах, с удовольствием манипулируют другими, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Как будто жизнь других можно складывать и перекладывать, словно яблоки или груши на столе, безотносительно к чему-либо, кроме собственного любопытства и любви к игре.