А годы шли, и в 1843-м Адини исполнилось семнадцать. «Счастливый возраст, когда можно было, как она говорила, пропускать без угрызения совести уроки, ложиться спать вместе со взрослыми и не нужно было покидать балы до ужина, — отметила в своих воспоминаниях Ольга Николаевна. — Во время этих ужинов нас обеих всегда хотели разделить разными людьми постарше; но мы делали все возможное, чтобы нас посадили вместе, и достигали этого, обещая, что не будем пренебрегать нашими соседями справа и слева. Сколькими впечатлениями мы должны были обменяться на этих балах, которые мне, благодаря Адини, вновь доставляли удовольствие. Для меня прелесть новизны после трех лет, которые я посещала такие балы, давно улетучилась. (…) Адини и я очень старались быть вежливыми со старыми дамами, особенно с кавказскими княгинями, которые не говорили ни на каком языке, только на своем собственном, и по-русски едва могли сказать слово. Адини всегда смешила их. Наше внимание к тем, кто по каким-то причинам мог считать себя обиженным, принесло нам благодарность многих, и, вероятно, поэтому нас любили. Много трогательных подарков, которые мы получили, доказывают это».
Адини выросла, и скоро произошло то, что уже описано в очерке, посвящённом великой княжне Ольге Николаевне. Фриц Гессенский, который приехал свататься к ней, выбрал Адини.
Родные и близкие, даже придворные, которые имели возможность высказать свои мысли и пожелания, успокаивали Ольгу Николаевну, полагая, что она переживает случившееся. Её убеждали, что принц слишком для неё молод, что он совсем недостоин её.
Она отвечала:
— Адини была в тысячу раз ценнее меня и заслужила быть счастливой.
Переживал за дочь и император-отец. В тот день, когда было принято решение о бракосочетании Адини и принца, Николай Павлович, как вспоминала Ольга Николаевна, вечером постучался к ней и сказал:
— Если у тебя есть потребность в беседе, здесь перед тобой друг, которому ты можешь излить своё сердце!
Ольга Николаевна прекрасно поняла его переживания: «Папа страдал за меня, и всё-таки он был счастлив удержать меня при себе. Конечно, он любил также и Адини, но она была для него ещё ребёнком, а не равной ему, с кем можно было поговорить, как со мной…»
29 июня на торжественном обеде было объявлено о помолвке, которую назначили на 26 декабря.
Началась подготовка к венчанию.
Обряды в императорской семье соблюдались чётко. Что же касается отношения к религии, то была, по мнению великой княжны Ольги Николаевны, некоторая легковесность. Вот как она рассказала об этом:
«Наше религиозное воспитание было скорее внешним. Нас окружали воспитатели-протестанты, которым едва были знакомы наш язык и наша церковь. Мы читали в их присутствии перед образами „Отче Наш“ и „Верую“, нас водили в церковь, где мы должны были прямо и неподвижно стоять, без того чтобы уметь вникать в богослужения. Чтобы не соскучиться, я повторяла про себя выученные стихотворения. Наш первый преподаватель закона Божия и духовник о. Павский читал нам Евангелие, не давая ничего нашему детскому представлению, и только позднее о. Бажанов стал объяснять нам Богослужение, чтобы мы могли следить за ним. Вероятно, из оппозиции к религиозному безразличию нашего окружения в нас, детях, развилось сильное влечение к нашей православной вере».
И тут же Ольга Николаевна добавляет:
«Благодаря нам наши Родители выучились понимать чудесные обряды нашей Церкви, молитвы праздников и псалмы, которые в большинстве случаев читаются быстро и непонятно псаломщиками и которые так необычайно хороши на церковнославянском языке».
Благодаря нам! Вот тут и повествует Ольга Николаевна, как относилась к православной вере Адини! Удивительным было это отношение. Истинная, искренняя, нелицемерная религиозность отличала её, хотя, судя по воспоминаниям, и сёстры были достаточно религиозны. Хотя Ольга Николаевна прямо указывает на первенство в этом именно Адини, младшей дочери императора Николая I: