«В молитве, когда я закрывала глаза, чтобы сосредоточиться, она, наоборот, широко открывала глаза и поднимала руки, точно желая обнять небо. Она, которая так нетерпеливо ждала момента, когда попадет в общество, уже после одного года, вернее, одной зимы была разочарована той пустотой, которую встретила. „
И главное, она была необыкновенно жизнерадостной и никакие предчувствия о предстоящей трагедии её не посещали.
Ближе к зиме царская семья переехала из Петергофского дворца в Зимний дворец. Петербург встретил великолепием зимнего убранства, деревья в парках и садах оделись в белоснежные наряды, лёгкий морозный воздух бодрил.
И сразу началась подготовка к помолвке, приготовление подарков.
Вскоре приехал из Копенгагена и жених принц Фриц в сопровождении отца ландграфа Гессенского. Ольга Николаевна рассказала:
«Отец Фрица, старый ландграф Гессенский… был человек с прекрасными манерами, очень простой в обращении, ему нельзя было дать его семидесяти лет. Очень естественный и безо всяких претензий, он принадлежал к натурам, которые любил Папа, и оба отца улыбались счастливо, глядя на Адини, прелестную невесту».
Адини была действительно прекрасна, но бросалась в глаза неестественная бледность её лица. Заметив это, лейб-медик Яков Васильевич Виллие взял её за руку — рука была неестественно холодной и влажной. Виллие был опытнейшим врачом, доктором медицины и хирургии, почетным членом Петербургской академии наук. Ему доверяли в императорской семье.
Виллие, не скрывая своего беспокойства, сказал императорской чете:
— Она, должно быть, нездорова.
И снова праздничные мероприятия отодвинули на второй план заботы о состоянии Адини.
По прошествии многих лет Ольга Николаевна пыталась понять, что же произошло, почему и родные, и близкие, и окружение Адини — все проявили такую беспечность?
И ответ напрашивался лишь один — все считали её жизнеспособной и здоровой, ну а недуги относили к обычным простудам и недомоганиям, периодически поражающим практически всех людей. Ольга Николаевна вспоминала, что Адини умела вселять бодрость и весёлость во всех, с кем общалась, и «когда она бывала в комнатах детей, она всегда поднимала маленьких на воздух, кружилась с ними, шалила с младшими братьями и совершала с ними самые дальние прогулки верхом».
Отмечала и выносливость:
«Обежать парк в Царском Селе было для нее пустяком, в то время как я считалась хрупкой и была обязана беречься…»
И вспоминала, как постепенно, но настойчиво заявляла о себе болезнь: