Любовные драмы русских принцесс. От Екатерины I до Николая II

«…То, что вы мне сообщили в вашем письме от 13, так тронуло меня, что я тут же отложил свои дела. В тот же момент я приказал найти Салагова. Он был болен, в постели, и смог приехать ко мне лишь на следующий день, 22. Он мне сказал, что было время, когда он был хранителем бумаг усопшего, но что потом по его приказу он отдал их некоему Чекуанову, грузину, служащему псарного двора. Он предложил себя в качестве посланника к этому субъекту, утверждая, что знает шкатулку, в которой должны находиться наиболее интересные бумаги покойного. Вчера, 23, он дал мне знать, что нашёл некоторое количество бумаг покойного у этого субъекта, что он провёл остаток дня, опечатывая их, но что там были только текущие служебные бумаги и что маленькую шкатулку усопший забрал в свой последний приезд сюда. Он прибавил, что самое верное средство вернуть её обратно — это послать означенного Чекуанова с фельдъегерем в Симу, где он (Багратион) умер, чтобы забрать её, и что это единственный человек, который может её опознать. И даже что он боится, как бы семья Бориса Голицына не наложила на неё руку».

Для чего архив Багратиона князю Голицыну? Безусловно, не для каких-то крамольных целей. Голицын мог забрать его, чтобы сохранить память о великом человеке, о полководце славной суворовской школы. Но ведь могли быть и другие желающие захватить бумаги Багратиона, и, как знать, какие цели могли преследовать таковые желающие.

Прочитав письмо императора, Екатерина Павловна не перестала беспокоиться, ведь пока так и не удалось установить судьбу её писем, которые могли оказаться среди других бумаг и стать достоянием тех, кто прикоснётся к архиву. Тем не менее она поблагодарила брата:

«…У меня нет слов, чтобы сказать вам, как я тронута деликатностью, которую вы проявили, исполняя мою просьбу по поводу бумаг Б.

Вы превзошли все мои ожидания, и я за это очень признательна, только я сожалею, что мои старые ошибки доставили вам столько затруднений».

Закончился сентябрь, минул октябрь, а судьба писем всё ещё была неизвестна. Лишь в письме от 8 ноября державный братец смог успокоить сестру:

П. И. Багратион. Художник Дж. Доу

«…В то время как я послал фельдъегеря с этим грузином, Салагов принёс мне шесть громадных кип и уверил меня, что это служебные бумаги, не имеющие никакой ценности, и что они были доверены усопшим этому грузину. Поверив ему на слово, я их не коснулся, но, видя свои бесплодные поиски среди бумаг, привезённых фельдъегерем, я принялся просматривать эти шесть кип, и после того, как я занимался этим шесть дней кряду, я увидел, что Салагов прав и что там нет абсолютно ничего… Салагов сказал мне, что в бытность его в Молдавской армии он сам видел, как тот (Багратион) сжёг некоторое количество бумаг и вследствие этого всё, что не нашли, должно быть, было сожжено. Таково, друг мой, состояние дел…»

Немного отлегло от души.

«Значит, всё-таки сжёг, — думала Екатерина Павловна, — но все ли письма сжёг, все ли свидетельства уничтожил?»