Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1

Общество оказалось многочисленным, особенно по части прекрасного пола. Но только одна привлекла моё внимание — прелестная брюнетка скромного вида, прекрасно сложённая и очень просто одетая. Лишь раз бегло посмотрев в мою сторону, она упорно не оборачивалась более. Тщеславие заставило меня сначала подумать, что это лишь уловка кокетки для возбуждения любопытства и ради удобства позы, позволявшей лучше всего рассмотреть восхитительные пропорции её профиля и другие формы, которые отнюдь не скрывала её непритязательная одежда. Успех рождает уверенность, а самонадеянность всегда идёт в согласии с нашими желаниями. Именно на этой девице я и остановил свой выбор, как будто все женщины Европы составляли гарем, покорный моей воле. Я сказал барону, что хотел бы свести с ней знакомство.

— Она благонравного поведения и никого не принимает, хоть и живёт в бедности.

— Ваши объяснения ещё более завлекают меня.

— Навряд ли вы добьётесь чего-нибудь. А вот и её тётка. После концерта я вас представлю.

Оказав мне сию услугу, он поехал ко мне ужинать. Консьерж-повар заставил прислуживать у стола обеих своих дочерей, блиставших красотой. Однако, когда в пять приёмов было подано пятнадцать блюд, Вальанглар стал ворчать.

— Этот человек просто смеётся над нами.

— Напротив, он угадал мои вкусы, разве вы не находите, что все кушанья превосходны?

— Не могу отрицать, но...

— Не беспокойтесь, я люблю тратить деньги. 

Когда в конце ужина появился сам хозяин, я сказал ему, что он достоин быть первым поваром Людовика XV.

— Кроме того, я хотел бы всегда иметь на столе мороженое и ещё два канделябра. Учтите, я венецианец и привык к восковым свечам.

— Это оплошность вашего слуги, сударь. Отобедав, он сказался больным и улёгся в постель. Поэтому я ничего не мог услышать о ваших привычках.

Мы оставались за столом до одиннадцати часов, беседуя о тысяче приятных предметов и оживляя свои рассуждения божественным гренобльским ликёром, которого выпили целую бутылку. Сей отменный напиток приготовляется из вишнёвого сока, водки и корицы. Невозможно представить, чтобы нектар олимпийских богов превосходил его по тонкости аромата.

Отблагодарив барона, я просил запросто приезжать к моему столу и велел отвезти его домой в моей карете.

Я проводил своего гостя и, возвратившись к себе в комнату, был приятно удивлён присутствием там очаровательных дочерей консьержа.

Дюк не дожидался приказания не прислуживать мне. Он знал мои вкусы и понимал, что, когда в моих комнатах оказывались хорошенькие девицы, я без особого удовольствия видел его около себя. Чистосердечный вид, с которым сии юные особы стремились угадать малейшее моё желание, в то же время всем своим поведением не оставляя никаких сомнений, что они не стремятся соблазнить меня, пробудили во мне намерение доказать им, что я достоин их доверенности. Они сняли с меня туфли, причесали и одели ночную рубашку. Улёгшись, я пожелал им доброй ночи и сказал, чтобы шоколад подали к восьми часам.

Размышляя о своём положении, я не мог не признать себя совершенно счастливым. Я обладал безупречным здоровьем, достиг самого цветущего возраста, не имел никаких обязанностей и ни от кого не зависел. У меня доставало денег, удачи в игре и благосклонности интересных женщин. Воспоминания о горестях и неприятностях, которые приходилось временами испытывать, сменялись таким обилием радостей и счастья, что мне не оставалось  ничего другого, как благодарить судьбу. Я заснул с этими приятными мыслями и в своих сновидениях грезил о прекрасной брюнетке, увиденной в концерте.

Утром, в восемь часов, одна из дочерей консьержа принесла мой шоколад и сказала, что у Дюка жар.

— Надобно позаботиться о бедняге.

— Кузина уже пошла дать ему бульона.

— Как вас зовут, мадемуазель?

— Моё имя Роза, сударь, а Манон — моя сестра.

В эту минуту вошла Манон с моей рубашкой, у которой она гладила кружева. Я поблагодарил её, и она, покраснев, сказала, что всегда причёсывает своего отца.

— Я рад слышать это, мадемуазель, и буду доволен, если вы станете оказывать и мне такую же услугу до выздоровления моего камердинера.

— Весьма охотно, сударь.

— А я, — со смехом вмешалась Роза, — буду брить вас.

— Интересно, как это получится? Принесите-ка воды.

Пока Манон готовилась к причёсыванию, я быстро встал, и возвратившаяся Роза отменно выбрила меня.

— А теперь, мадемуазель, вы должны обновить мою бороду, — с этими словами я подставил ей щёку, но она сделала вид, что не понимает.

— Вы обидите меня, — с нежностью в голосе продолжал я, — если откажете в поцелуе.

Однако же, мило улыбнувшись, она отговорилась тем, что в Гренобле это не принято.

— Если вы не поцелуете меня, то я не стану бриться у вас.

При этих моих словах в комнату вошёл её отец.

— Ваша дочь, — обратился я к нему, — прекрасно выбрила меня, но не желает обновить мою бороду, потому что это не принято в Гренобле.

— Это принято в Париже, дурочка. Ведь меня ты целуешь, так почему не оказать такую же любезность господину кавалеру?

Сделав вид, что подчиняется приказанию, она подошла с поцелуем, чем заставила Манон рассмеяться.