Любовные письма великих людей. Женщины

О взаимоотношениях Вордсворта с сестрой и ее влиянии на его творчество написано немало, а подробности его отношений с женой оставались неизвестными, пока в 1977 г. на аукцион Сотбис не выставили письма Вордсворта и Мэри. Эти письма подтвердили, что их брак был исполнен страсти и любви, что особенно удивительно, если учесть обстоятельства их домашней жизни. Им не хватало денег, они были вынуждены жить под одной крышей с Дороти и сестрой Мэри, Сарой, а также с компанией поэтов и критиков, в том числе с Кольриджем, который, пристрастившись к опиуму, постепенно превращался в тяжкую обузу. В промежуток с 1803 по 1810 г. Мэри родила пятерых детей, смерть двоих из которых в 1812 г. повергла ее в глубокую депрессию. С годами жизнь супругов стала немного легче, Вордсворт добился успеха (в 1845 г. он стал поэтом-лауреатом), семья перебралась в более просторное жилье, где каждому было обеспечено уединение, но сам факт сохранности этого брака свидетельствует в первую очередь о недюжинном терпении Мэри.

В 1835 г. у Дороти развилось старческое слабоумие. Последние двадцать лет ее жизни за ней ухаживала Мэри. Вордсворт умер в 1850 г., Мэри пережила и мужа, и его сестру и умерла в 1859 г. Все трое похоронены на кладбище при церкви Сент-Освальд в Грасмире, в Озерном крае, пейзажи которого на протяжении всей жизни дарили Вордсворту вдохновение.

Мэри Хатчинсон (Вордсворт) – Уильяму Вордсворту (понедельник 1 августа – утро среды 3 августа, ок. 1810 года, отправлено из Грасмира)

О мой Уильям!

Не могу высказать, как меня потрясло это милейшее из всех писем. Оно оказалось таким неожиданным, так ново было видеть биение твоего сердца на бумаге, что я ошеломлена. И теперь, когда я сижу и пишу тебе ответ в одиночестве и со всей глубиной любви, которая нас объединяет и которую не может ощутить никто, кроме нас самих, я так взволнована и мои глаза так затуманены, что я не знаю, как писать дальше. Я принесла бумагу, уложив детку на твою священную подушку в моей, в ТВОЕЙ комнате, и пишу за столиком Сары, отвернувшись от окна, за которым девушки ворошат сено под несмелым солнцем. …

Я смотрю на твое письмо и дивлюсь тому, как тебе удается писать так разборчиво, ибо в нем нет ни слова, в значении которого я могла бы усомниться. Но как вышло, что я не получила его раньше? Оно же было написано в позапрошлое воскресенье утром, как я понимаю. Одно из писем милой Дороти написано в понедельник, вечером того же дня пришло написанное в четверг, оба уже после того дня, когда мой добрый ангел надоумил тебя доставить мне радость. Застав меня сегодня утром с твоим письмом, Дороти несколько раз спросила, о чем это я плачу, я ответила, что счастлива, но она не поняла моей радости. И вправду, любимый, письмо стало для меня высшим блаженством, дало мне новые чувства, ибо это первое любовное письмо, принадлежащее только мне. Неудивительно, что я так растрогана им.

Дражайший Уильям! Я очень сочувствую, что у тебя болит глаз и что он был плох и раньше, и я сожалею о том, что доставило мне такую благую, возвышенную радость, – о том, что ты не можешь с легкостью переносить разлуку со мной. И вправду, Уильям, я чувствую и чувствовала, что ты не в силах, но, когда об этом сказало мне твое перо, я была растрогана строчками, написанными твоей рукой в одном из писем Д., где ты полагаешь, что твое возвращение домой будет «очень кстати» для меня. Это так, любовь моя, но в то время я еще не желала так, как сейчас, чтобы все наши неудобства остались позади, чтобы ты был здесь, и у меня не осталось бы никаких сомнений в том, что я хочу лишь одного с тех пор, как [вычеркнуто «я спала вместе»] одинокая ночь не разделила нас, а разлучила на время. Но в то время у меня не было досуга, который следовало бы иметь и который необходим, чтобы во всей полноте ощутить все это богатство. Уильям, я считаю и до конца своих дней буду считать эту жертву драгоценным свидетельством твоей любви, я чувствую, что она такова, и я благодарна тебе за нее, но я верю, что впредь ничего подобного мы не сделаем…

Мария Брануэлл (Бронте) (1783–1821)

Ваше поведение и все, что я видела и слышала о Вашем характере, пробудили мое живое уважение и почтение.

Мать великих писательниц Шарлотты, Эмили и Энн родилась в Пензансе, Корнуолл, восьмой из одиннадцати детей в семье. Ее родители, Томас Брануэлл и Энн Кэрн, происходили из зажиточных семей и были видными членами методистского сообщества Уэсли.

Родители Марии умерли, когда ей было немногим более двадцати лет. Ее тетка Джейн, сестра ее отца, предложила Марии переселиться к ней в Роудон близ Лидса, где ее муж Джон Феннелл был директором школы. В 1812 г. Мария покинула Пензанс и начала новую жизнь в Йоркшире.