Любовные утехи русских цариц

Царица Прасковья, мать Анны Иоанновны, жила в доме, где повернуться от проходимцев и проходимок было негде. Вместе со специфичной вонью «крестьянского духа» — смесью онучей с табаком и чесноком — вносили они в дом много насекомых-паразитов и грязи. И несмотря на регулярное хождение в баню, все страдали от вшей, блох и вообще нечистоплотности. Неопрятность, пыль, грязь, казалось, стали «вторым духом» русских домов. Вот как описывает один историк визит в дом царицы Прасковьи: «На девятнадцатом километре от Петроградской дороги лежит Троицко-Сергиева Пустынь. Раньше там были два скромных и грязных дома — сестер царицы Анны Иоанновны. Герцогиня Екатерина Иоанновна повела нас в спальню, где пол был устлан красным сукном, еще довольно новым и чистым, вообще же убранство комнат везде очень плохо, и показала нам свою собственную постель и постель маленькой своей дочери (это была Анна Леопольдовна. — Э. В.). Потом заставила какого-то полуслепого, грязного и страшно вонявшего чесноком человека довольно долго играть на бандуре и петь свои любимые песни. Песни были сального характера, потому-то молодая Прасковья (младшая сестра. — Э. В.) уходила из комнаты, когда он начинал петь, и приходила, когда он кончал. Но я еще более удивился, увидев, что у них по комнаткам разгуливает босиком какая-то старая, слепая, грязная, безобразная и глупая баба, на которой почти ничего не было, кроме рубашки. Принцесса часто заставляла плясать перед собою эту тварь. Она тотчас поднимает спереди и сзади свои старые, вонючие лохмотья и покажет все, что у нее есть. Я никак не воображал, что герцогиня, которая так долго была в Германии, жила сообразно своему званию, здесь может терпеть возле себя такую бабу»^[118].

А «Во всякой всячине» читаем: «На днях съездил я к своей тетке, барыне лет семидесяти. Я старался подойти ближе к ее кровати, на коей она сидела, чтоб поцеловать у нее руку. Но почти непреодолимые препятствия между нами находились. У самой двери стоял превеликий сундук, налево множество ящичков, ларчиков, коробочек и скамеечек барынь. При конце сего узкого прохода сидела на земле слепая между двумя карлицами и две богомолки. Перед ними, ближе к кровати лежал мужик, который сказки рассказывал. Одна странница, два ее внука. Странницы лежали на перинах. Несколько старух и девок стояло у стен. Желая добраться до тетки, я перескочил через слепую, да неудачно, одной ногой угодил в карман с пирогом. Тетка как закричит: „Ты што, приехал ко мне домашних передавить? На слепую напал. Она так нонче пирогам радовалась, а ты, дурак, раздавил их своим бешенством“. Такого рода „нищелюбие“ практиковалось повсеместно в сердобольных мещанских домах»^[119].