Брат состроил рожицу и, помахав ей рукой на прощание, пошел домой. Кэт решительно закрыла за ним дверь и удовлетворенно перевела дух. Ну вот, наконец-то! Впервые за двадцать четыре года своей жизни она не будет слышать, как кто-то плачет, ссорится или топает. Никто не станет просить ее поиграть или что-нибудь сделать. Она была совершенно одна. Какое счастье!
И действительно тут было как-то очень тихо…
Конечно. Она ведь мечтала о тишине, разве нет? В тишине лучше думается.
Кэт взяла саквояж и потащила его наверх. Ее шаги по деревянной лестнице гулко отдавались в звенящей тишине дома. Она могла бы пригласить Энн и Джейн на чай…
Только они едва ли придут. Наверное, со временем они вновь станут подругами, но пока переживают свое поражение. Разрыв отношений с ними угнетал Кэт. Чем она будет заниматься, когда не сможет писать? Впрочем, на первое время дел у нее хватало: Кэт станет обживать этот дом: избавляться от ненужного, переставлять мебель так, как ей нравится.
Она вошла в спальню и опустила саквояж на пол. Надо открыть окна навстречу свежему воздуху и солнечному свету. Кэт взглянула на портрет Изабеллы Дорринг.
– А потом я уберу тебя в кладовку, – сказала она.
Маркус проснулся и, подойдя к окну, распахнул его. Голова его гудела, точно там поселился пчелиный рой. Теперь, когда он исполнил то, что требовала Изабелла Дорринг, можно отсюда уезжать. Маркус был свободен. Он мог хоть сейчас направиться в Лондон или в Озерный край, и забыть о Лавсбридже навсегда. Мисс Хаттинг – двадцать четыре года. У нее вся жизнь впереди.
Однако Маркус не ощущал себя свободным. Вопрос с рентой дома решился два дня назад, и мисс Хаттинг переселилась туда, наверное, вчера. А Маркус пока не уезжал. Нейт и Алекс отбыли в Лондон. Надо было ехать с ними, но он остался под предлогом неотложных проблем, связанных с поместьем. Объяснил, что дела не отпустят его еще дней десять, а там наступит день свадьбы Мэри, и его друзья вернутся в Лавсбридж. Алекс согласился исполнить роль аккомпаниатора на свадьбе. А после свадьбы они втроем поедут в Озерный край.
Может, поедут. Или нет.
У Маркуса действительно имелись кое-какие дела в поместье, но истиной причиной, удерживающей его в Лавсбридже, были не они. Он просто не мог себя заставить уехать от Кэтрин.
Маркус крепко зажмурился. Проклятие! Нейт опять за ним шпионил! Видел, как Маркус и Кэтрин скрылись в зарослях после ужина в доме викария. И в тот же вечер, когда Маркус вернулся в замок, и на следующее утро Нейт только и делал, что читал ему нотации о том, что он, Маркус, испытывает судьбу, и ему необходимо постоянно помнить о грозящей ему опасности и действовать осмотрительно. Из-за него, Нейта, он опоздал на жеребьевку.
Нейт лишь хотел защитить его, со вздохом повторил себе Маркус. И это стремление Маркус понимал. Однако свою жизнь он должен прожить сам, и выбор делать он тоже будет сам. Даже если это приведет его к катастрофе.
И потому Маркус солгал другу. Видит бог, он никогда не лгал Нейту раньше. Но как иначе он мог поступить? Скажи он Нейту правду, так тот бы никуда не уехал, а ходил бы за ним как верный пес и дышал в спину. И, что еще хуже, постоянно совал бы нос в дела Маркуса.
И потому он сказал Нейту, что они с Кэтрин скрылись в зарослях, чтобы обсудить вопросы, связанные с рентой дома старой девы.
И так оно и было.
И еще, что ничего не произошло.
А вот это уже неправда.
Что она была убежденной мужененавистницей, твердо решившей никогда не выходить замуж.
Правда. Но лишь отчасти. И Маркус надеялся, что переубедить ее в его силах.
Нейт обрадовался, узнав, что рента в доме досталась Кэтрин. Пожалуй, Нейт уехал в Лондон, потому что решил – Маркус теперь вне опасности.
Но Нейт просчитался.
Маркус прижался лбом к стеклу. Он чувствовал себя сухим листом, который швыряет холодный осенний ветер. Никогда еще ему не было так тоскливо. И все из-за нее, из-за Кэтрин. Из-за женщины, для кого пожизненное одиночество – не приговор, а исполнившаяся мечта. Но тогда, в зарослях, она ответила на поцелуй. Жарко прижималась к нему, и губы ее трогательно раскрылись навстречу его губам.
Видит бог, он хочет ее. Прижать ее губы к своим губам, почувствовать вкус желания…
Маркус отвернулся от окна и уныло побрел к письменному столу. Усевшись в кресло, взял первый попавшийся документ и принялся изучать его. Перечитав раз пять первый параграф, но так и не сумев вникнуть в суть написанного, Маркус раздраженно бросил лист на стол.
Он мог думать только о Кэтрин. О ее лице, о голосе, о прикосновении рук, о запахе кожи. Он влюбился как мальчишка.
Что может его отвлечь? Только по-настоящему полезное дело. Или хотя бы просто полезное дело. Он мог бы ответить на пару писем. Вот так всегда! Перо затупилось!