Любви вопреки

Возможно, Маркус погрешил против истины. Миссис Каллен судорожно сглотнула и опустила голову:

– И все же я надеюсь, что вы позволите мне сказать. Думаю, вам стоит выслушать и другую сторону – мою.

– Ладно. – Маркус демонстративно посмотрел на часы. Зная, что ведет себя непростительно грубо, он тем не менее ничего не мог с собой поделать. В горле стоял тошнотный ком, и живот сводило то ли от страха, то ли еще по какой причине. Маркус одновременно и хотел, и не хотел услышать то, что она собиралась рассказать ему.

– Спасибо, – произнесла миссис Каллен и нервно потерла ладони. – Вспоминая то время, я постоянно твержу себе, что была тогда юной и довольно наивной. И чего уж там – бестолковой. Я думала, что могу перекроить мир по своему вкусу, что было непростительной глупостью с моей стороны, с учетом того, что жизнь уже преподнесла мне урок: новая жена моего отца избавилась от меня, чтобы я не путалась у нее под ногами. Даже сейчас, тридцать лет спустя, муж говорит мне, что я всегда уверена в том, что все пойдет так, как я этого хочу.

Маркус вновь взглянул на часы. На сей раз не из-за того, чтобы лишний раз указать гостье ее место, а потому, что мечтал поскорее со всем этим покончить и выпить наконец большой бокал бренди. Сегодня, увы, в Лондон ехать уже нет смысла.

– Пора мне к делу переходить, верно?

– Да. – Маркусу и это единственное слово далось непросто. Гостья нахмурилась, однако продолжила рассказ: – Мне было семнадцать лет, когда вы родились.

«Всего семнадцать? Действительно, почти ребенок».

А герцогу было уже далеко за тридцать.

– Я любила вашего отца, но признаю, что наш брак был ошибкой. Я думала, что если моей любви хватит на двоих, то и он со временем меня полюбит, и мы счастливо заживем вместе. Но, конечно, я заблуждалась. Сразу после бракосочетания мы отправились в Лондон. И там начался кошмар. Многие молодые женщины в столице надеялись завоевать вашего отца. Вернее, не его, а титул и богатство. Чтобы присвоить себе и то и другое. И они, скажем так, приняли меня не слишком тепло.

Разумеется, ни о каком теплом приеме и речи быть не могло. Лондонские дамы не знают, что это такое.

– Ирландский акцент и отсутствие светских манер еще больше усугубили мое положение. И потому, к сожалению, ваш отец стал относиться ко мне не лучше, как я надеялась, а хуже. Он стыдился меня. – Гостья усмехнулась. – Его можно понять. И к тому же я чуть ли не в первую брачную ночь забеременела, и бедняге стало совсем невмоготу. Вероятно, он жил с ощущением, что смерть дышит ему в затылок. – Миссис Каллен посмотрела на Маркуса. – Я считала, проклятие всего лишь легенда, но для вашего отца оно было реальностью.

– Для каждого герцога Харта это жестокая, но реальность, мадам.

– Да, теперь я это понимаю. – Гостья удрученно покачала головой. – После того как он умер, я вернулась в Лавсбридж. На сносях, с разбитым сердцем, в полной уверенности, что сама загубила свою жизнь. Бывали дни, когда я горько сожалела о том, что нельзя повернуть время вспять и снова стать мисс Кларой О’Рейли.

А если бы она могла повернуть время вспять, то и за отца не вышла бы замуж и Маркус на свет не родился бы.

Может, оно было бы к лучшему – по крайней мере, ему часто приходили в голову подобные мысли, однако после поцелуя с одной весьма несговорчивой девицей, пожелавшей остаться старой девой, жизнь заиграла для Маркуса новыми красками.

– Загубили свою жизнь, говорите? Позвольте с вами не согласиться, мадам. Вы были герцогиней Харт и могли пользоваться всеми привилегиями, что дает титул и богатство.

– Но мне ничего этого не хотелось. Лондон научил меня кое-чему. Я знала, что высшее общество никогда меня не примет. И потому, когда ваша тетя и ее супруг приехали в Лавсбридж вскоре после вашего рождения, им не составило труда убедить меня, что мать без роду, без племени, к тому же ирландка, станет вам серьезной помехой в жизни. Когда они сказали, что будут растить вас вместе со своим сыном, почти одного с вами возраста, я поверила в то, что вам действительно будет лучше с ними, чем со мной. А я смогу сбежать отсюда. – Миссис Каллен обвела рукой обветшалую обстановку комнаты, но Маркус понимал, что она говорит не об этой комнате и не о замке, а обо всем том, что идет в довесок к титулу герцогини Харт: о тяжком бремени проклятия в том числе.

И я тоже был бы изгоем для всех.

Да, у него была бы мать, но счастливой он ее все равно не увидел бы. И у него не было бы ни тети Маргарет, ни дяди Филиппа, ни Нейта. Они бы навещали его – дядя Филипп был назначен опекуном Маркуса еще при жизни отца, но это не то же самое, что жить с ними.

У Маркуса было бы очень одинокое детство.