Люди без имени

Шаров, сидя на нарах, закрыл глаза. В его памяти стоял маленький кусочек хлеба, который не хотел взять он у товарища. Михаил хотел отогнать неприятную мысль, но хлеб в его воображении вырастал из маленького куска в большую гору, и он кричал: — Кушайте, друзья! Хватит для всех! Кушайте! — И он разбросал по сторонам крошки от пятидесяти граммов хлеба Тульского, которые Иван положил ему в руку. Когда ничего не осталось, Михаил начал шарить руками по нарам.

— Вот здесь лежал хлеб! Где он? Ах, забыл, что я раздал его вам, товарищи! Но здесь еще есть, — и он лез в угол, ощупывая нары. Рука его натолкнулась на газету, и Михаил изорвал ее в клочья, и, сделав «козью ножку» брал в рот, зажигал спичку. Бумага горела пламенем; и когда огонь жег губы, сознание возвращалось к нему. Затем снова в бреду кричал: — Кто желает курить — подходи!

Бийская — первый сорт!

Он не слышал, как рядом ругался Мецала, предлагая через переводчика прекратить жечь бумагу.

— Русский, — кричал Владимир, — перестань жечь бумагу: пожар наделаешь! — И осветил фонарем лицо военнопленного. Лучи ослепили глаза Михаила. Он закрыл руками лицо.

— Это тот самый военнопленный, чей разговор я подслушал ночью, — подумал Владимир, и ему мгновенно вспомнились слова: «Вот это настоящие русские. Но что сделал я, русский, чтобы помочь ему», — шептал Пуранковский. И слезы появились на глазах.

— А еще думал вернуться в Россию!»

Пуранковскому хотелось, чтобы военнопленный непременно жил, но каким образом вылечить его, он не знал и обратился к начальнику с просьбой, что военнопленный должен жить.

— Переводчик, позовите сержанта Эдриксона, — приказал Мецала. Владимир побежал выполнять приказание.

— Этот военнопленный должен жить, — сказал Мецала Эндриксону, показывая пальцем на Михаила. — Должен жить!

Сержант надел очки и посмотрел в сторону, куда показывал начальник и развел руками.

— Не могу, — сказал он, — Каким образом я смогу помочь ему?

- Предсмертная агония… Ежедневное явление…

— Что? Не можешь! — спросил Мецала и подступил к сержанту вплотную. Эндриксон попятился назад и в темноте наткнулся на спящих. Сержант был близорук и не видел лица начальника, но по интонации понял, что Мецала недоволен ответом. Эндриксон хорошо знал характер начальника и вновь возразить побоялся, а поспешил ответить: — Слушаюсь, господин начальник!

— И в то же время подумал: «Работа Пуранковского. Будет время, я разделаюсь с тобой». Для него была безразлична судьба русского, из-за которого его побеспокоили, но он знал, что Мецала не любил повторять приказание, поэтому надо принимать какие-то меры. И он разбудил санитара. Санитар осмотрел военнопленного, почесал за ухом, зевнул и сказал: — Моя миссия закончена — пойду спать. Если хотите, чтобы русский жил, выпишите диетпитание!

— Военнопленному Шарову дополнительное питание из солдатского пайка на две недели, — сказал Эндриксон кладовщику.

— Что? — спросил он.

— Дополнительное питание, — повторил сержант.

— Не могу!

— Иди, передай Мецале, что ты не можешь! — сказал Эндриксон и вышел.

Кладовщик выбежал за сержантом в одном белье.

— Делать нечего, выпишу и на три, только не докладывай начальнику.

— То-то, — насмешливо произнес Эндриксон и направился к своему бараку.

Пуранковский был бесконечно рад, что ему удалось сохранить жизнь военнопленному. Для Михаила наступили дни душевных переживаний. Когда он немного восстановил силы, переводчик устроил его поваром в столовую. Стоило ему появиться в бараке, как он слышал разговоры: «Здесь дело нечистое. Возможно он…»

Шаров понимал, что именно возможно и не раз говорил себе: — Они думают, что я продался врагам.

Разъяснениям Тульского о случайной помощи Шарову со стороны начальника никто не верил. Вспыльчивый Иван побил несколько военнопленных за то, что они говорили нехорошее о Шарове. И как назло Максимов распускал ложные слухи. Перед Михаилом он заискивал, старался угодить ему, а стоило Шарову выйти из барака, как он таинственно шептал: — Вот она где собака зарыта… Прошлое выплывает наружу!

Ему напомнили и то, что Шаров просился в другой лагерь, когда отправлял Маеского, но Мецала дружески похлопал его по плечу и сказал: «Хороший малый! Такие люди и нам нужны!»

Обстановка с каждым днем накалялась, и Михаил ожидал со дня на день, что его задушат ночью или убьют из-за угла.

— Если ты уйдешь с кухни Михаил, отношение к тебе не изменится. Лучше оставайся на работе и помогай слабым военнопленным, — уговаривал Иван.

Однажды ужин запоздал. Михаила вызвали помогать повару другой смены. Возле кухни столпилось много народу. Они мерзли целый час, а котел все не кипел. То и дело в дверь заглядывали военнопленные и спрашивали: — Скоро? — И Михаил слышал злые реплики в свой адрес: — Они еще не нажрались … Съедят повкуснее и начнут раздавать…

Наконец, толпа не выдержала долгих ожиданий и ворвалась в столовую. Все спешили получить быстрее, лезли без очереди, галдели, ругались. Михаил с трудом навел порядок; появился Максимов с двумя котелками; он протиснулся вперед и крикнул: — Повар, налей получше…

— Ты чем лучше других? — спросил Михаил.