Люди долга и отваги. Книга вторая

…Они уходили тогда с Московского проспекта, прямо от стен ставшего родным техникума. Завидев среди провожатых Голубева, подошел к нему земляк с Красной Пресни Щеголев. Всегда улыбчивое лицо молодого человека серьезно, и весь он — большой, как-то по-особенному ладный в полном боевом снаряжении — показался Сергею Гордеевичу двойником бойца с плаката, призывавшего отстоять колыбель революции от фашистского нашествия.

— Помните наш разговор в первую ночь войны, товарищ подполковник? Вы правильно тогда говорили: каждый сейчас должен находиться на том месте, которое ему определят. Вот и я дождался своего часа. Хотели они, гады, драки — будет им драка. И знаете, для меня теперь Новая Деревня — то же, что Пресня родная. И вы мне сегодня вроде бы за батю…

Он помолчал несколько мгновений, поправил и без того аккуратно пригнанную скатку, вздохнул неожиданно совсем по-детски:

— Ну, не поминайте лихом, товарищ подполковник. Может, и свидимся еще когда на Пресне…

Последние его слова прозвучали полувопросительно, и от этой интонации защемило вдруг сердце. Но ответил Сергей Гордеевич, как всегда, твердо:

— Иди, сынок, иди за наше правое дело, за Ленинград, за Пресню. А мы уж здесь постоим…

И это не были просто слова. Те, кто не уходил на передовую, знали: для них очень скоро весь город станет фронтом. Вопрос только в том, как скоро? И ответ на него пришел даже быстрее, чем многие ожидали. Буквально через день, восьмого сентября, воздушная армада фашистов нанесла первый с начала войны, невероятной силы бомбовый удар по Ленинграду.

Когда уехала Леля, Сергей Гордеевич окончательно перешел на казарменное положение, переселился в свой кабинет на Московском проспекте. В тот памятный день ему, как обычно, довелось управляться с массой неотложных дел и в техникуме, и по заданию городского штаба противопожарной службы. Уже под вечер возвратился он к себе, и тут стоявший на этажерке репродуктор монотонным голосом диктора возвестил: «Граждане, воздушная тревога!»

Настороженную тишину разорвали хлесткие, гулкие очереди скорострельных зениток. В коротких паузах между ними явственно услышал Голубев, как приближается, нарастает ухающий, прерывистый гул. «Прорвались!» — мелькнуло в сознании. Он взглянул на циферблат — стрелки показывали 18 часов 52 минуты. И почти тотчас же, покрывая захлебывающееся тявканье зениток, в уши ворвались тяжкие, оглушающие разрывы. Из окна, сколько мог охватить глаз, были видны вздымающиеся к небу аспидно-черные столбы дыма. Они поднимались с территорий завода «Электросила» и фабрики «Пролетарская победа», заволакивали жилые дома на Московском проспекте.

Сергей Гордеевич понял: нанеся первый удар фугасками, фашисты сразу же сбросили тысячи зажигательных бомб. Такой обширный район поражения можно создать, только сбрасывая зажигалки кассетами, по нескольку десятков штук в каждой. При этом отдельные очаги пожаров неминуемо превращались в один мощный огненный смерч, бушевавший на площади в сотни квадратных метров. Он снова взглянул на часы. Бомбометание продолжалось всего семь минут…

Подняв по тревоге личный состав, Голубев уже собирался выбежать из кабинета, когда раздался телефонный звонок.

— Доложите обстановку в вашем районе, — потребовал оперативный дежурный городского штаба пожарной службы.

— Наблюдаю массовые очаги загорания по всему Московскому проспекту. Полагаю, противник применил кассетный способ поражения целей термитными бомбами.

— Приказываю направить две машины с боевыми расчетами на «Пролетарскую победу». Всю остальную технику и личный состав сосредоточьте для ликвидации очагов загорания на Московском проспекте. В ваше распоряжение поступают также команды МПВО этого района.

…Голубев сконцентрировал основные силы — и людей, и технику — на тех решающих участках, где еще сохранялась возможность остановить огонь, не дать ему возможности перекинуться на соседние здания. Поставив конкретные задачи командирам боевых расчетов и дружин МПВО, приказал:

— Расчет младшего командира Изотова и дружинники товарища Никитина остаются в моем распоряжении.

На себя он решил взять самую трудную и, пожалуй, самую опасную задачу — преградить путь огню от последнего горящего здания по Московскому проспекту. За ним начинался каким-то чудом сохранившийся квартал. Во что бы то ни стало нужно было отстоять его.

…На всю оставшуюся жизнь отпечаталась в памяти эта картина: громадный шестиэтажный дом пылал, как свеча. Видимо, в него попало сразу несколько зажигалок. Каждая из них весит всего килограмм, от силы — полтора, но температуру горения они развивают чудовищную — до трех тысяч градусов. И не было ничего удивительного в том, что белесо-оранжевое пламя буквально пожирало даже капитальные межэтажные перекрытия. Оно с торжествующим гулом бушевало в зияющих провалах окон, захлестывало целые марши лестничных пролетов и — что самое страшное — гигантским лисьим хвостом уже обмахивало соседнее здание. На его-то защите и нужно было сосредоточить все усилия. Голубев скомандовал: