Люди долга и отваги. Книга вторая

Обстановка изменялась ежеминутно. Едва успевали люди преградить путь огню на одном участке, как он прорывался в другом месте. Приходилось непрерывно маневрировать, с различных направлений отсекать все новые плацдармы пламени, ставить перед расчетами продиктованные сиюсекундной обстановкой тактические задачи. Под непрерывным обстрелом вражеских истребителей связные метались от машин к Голубеву и обратно. У него нестерпимо болела голова. Порою мелкой противной дрожью подрагивали ставшие чужими, ватными ноги. Но именно теперь с какой-то обостренной восприимчивостью улавливал он все перипетии ситуации, и решения приходили мгновенно.

Четкие приказы следовали один за другим. Исполнявшие их люди воочию убеждались: операцией руководит не только смелый, но и умелый командир, знаток своего дела. Это сознание придавало сил, вселяло уверенность, помогало победить естественное чувство страха. И они наступали на огонь, повинуясь приказам Голубева, как пошли бы за ним в атаку.

…Сентябрьская ночь была уже на исходе, когда боевые расчеты пожарного техникума подавили последний очаг огня на своих участках. Со всех концов громадного складского двора поступали в штаб донесения: пожар ликвидирован. Голубев взглянул на часы — стрелки показывали ровно четыре. Он тяжело опустился на стоявший ящик, рядом с Тарвидом.

— Ну что ж, — устало перевел дух Георгий Георгиевич, — можно считать, что первый экзамен мы выдержали.

Да, это был беспрецедентный экзамен на мужество и стойкость бойцов, на оперативность и тактическую зрелость руководителей. И хотя большая часть продовольствия погибла в огне, все же сотни тонн муки и крупы, десятки тысяч банок консервов удалось спасти.

— А ведь каждый килограмм муки теперь — на вес золота, — задумчиво прошептал Тарвид.

Голубев слушал товарища и поразился совпадению: эту же мысль, и почти теми же словами, высказал когда-то другой человек, но в очень похожей обстановке.

…Шел грозовой восемнадцатый год. Молодая Советская Республика задыхалась в огненном кольце фронтов гражданской войны и интервенции. Рабочая Москва голодала на осьмушке хлеба в день. И вот в конце мая столицу буквально потряс грандиозный взрыв. В результате диверсии на товарной станции Казанской железной дороги взлетели на воздух несколько эшелонов с боеприпасами. На путях загорелись вагоны с другими грузами, и с каждой минутой огонь неудержимо приближался к складам лесоматериалов и хлопка, к пакгаузам с продовольствием.

Когда пожарные Мясницкой части прискакали на станцию, там уже действовали несколько десятков красноармейцев из охраны горевших эшелонов. Опрометью соскочив с линейки, увидел Сергей, как пытались они сбить пламя с вагонов, стоявших неподалеку от заполненных нефтью цистерн. Командовал ими совсем еще молодой парень. В распахнутой кожаной куртке и такой же фуражке с красной звездочкой, он торопливыми, но уверенными движениями переводил стрелку, покрикивая мальчишеским фальцетом:

— Федотов, отцепляй к чертовой матери вон тот вагон! Давай, ребята, навались, надобно подальше откатить его на запасные пути — в нем снаряды содержатся…

Подбежав к бойцам, вместе с ними стал толкать отцепленный вагон, а едва завидев пожарных, озорно присвистнул:

— Ух ты, мать честная, теперь дело пойдет — подмога прискакала!

«Хваткий парень и соображает быстро, — одобрительно подумал Сергей. — Видно, что жизнь многому его научила».

— А кто у вас за старшо́го? — снова крикнул «хваткий парень». И, не дожидаясь ответа, озабоченной скороговоркой посоветовал:

— Надобно, товарищи, ближний к путям лабаз спасать — видите, крыша-то уже занялась. А ведь там мука да крупа разная хранится. Погорит это добро — как перед людьми, перед революцией ответ держать будем? Москва и так на осьмухе сидит, детишки голодают… Так что каждый фунт хлебушка теперь — на вес этого распроклятого золота…

…Сколько часов продолжалась тогда схватка с огнем, Голубев уже и не помнил. Под градом осколков от взрывавшихся боеприпасов, в маслянистом чаду горевшей нефти расцепляли, оттаскивали они уцелевшие вагоны, не давали пламени подобраться к пакгаузам с продовольствием. И неизменно в самых опасных местах рядом с ними чернела кожаная куртка отчаянного парня.

— Ты бы поосторожнее, — кричал ему Сергей. — Мы-то к огню привыкшие, одно слово — пожарники, а ты… Смотри, неровен час…

— Да ничего, — отмахивался парень, — на то мы и большевики, чтоб за народ — и в огонь, и в воду…

Во время короткой передышки, когда все в изнеможении повалились на землю у спасенного пакгауза, Сергей присел рядом с полюбившимся ему парнем. Тот тоже дружелюбно посмотрел на Сергея и спросил:

— Ты как в пожарники-то попал?

— Сначала на фабрике ткацкой работал…

— Значит, происхождения нашего, рабоче-крестьянского, — обрадовался парень. — А на платформе пролетарской власти крепко стоишь?

— А как же? У нас, в Мясницкой части, почитай что все в прошлом октябре с кадетами дрались. И у Яузских ворот, и в Колпачном переулке. На Лубянке тоже пришлось с ними столкнуться. Мы тогда троих недосчитались… Ну а у них мало кто ноги унес.

— В партии состоишь?