Люди Германии. Антология писем XVIII–XIX веков

«Явление Руссо, – писал Песталоцци в своей автобиографии ещё в 1826 году, – сильнее всего подтолкнуло наше юношество на путь заблуждения, куда влекли его в то время благородные порывы верности и патриотизма». Однако наряду со стилистической проблемой, которая преодолевается посредством противостояния «опасным лжеучителям», нельзя упускать из виду и вопрос личного характера, разрешить который призвана стратегия любви. Речь о том, чтобы завоевать право на местоимение «ты». Этой задаче служит идеализированный образ «пастушки» Дорис, появившийся во второй части письма. Именно такой образ на время занимает место девушки-адресата письма, чтобы дать Песталоцци возможность обратиться к ней на ты. Это – что касается фактуры письма. Но можно ли не заметить, что в этом письме имеются пассажи о любви – в особенности о её обрамлении, – которые по своей неизменной жизненности сравнимы со словами Гомера. Простые слова, вопреки распространённому мнению, не всегда порождаются простыми умами (каковым Песталоцци никогда не был), а формируются скорее исторически. Ибо если виды на долгое будущее имеет только всё несложное, то, с другой стороны, высшая простота может возникнуть лишь как итог этой долговечности, к которой причастны и писания Песталоцци. По справедливому замечанию издателя его «Собрания сочинений»: «Чем больше времени проходит, тем больший вес приобретают труды Песталоцци».

Песталоцци первым соотнёс воспитание с актуальным состоянием общества, причём не только посредством религии и морали, но исходя также из экономических соображений. В этом он далеко опередил эпоху господства руссоистских представлений, ибо если Руссо всячески превозносил природу и учил, что нужно заново перестроить общество в согласии с её принципами, то Песталоцци винил природу в эгоизме, который ведёт общество к гибели. Но ещё более, чем в своих постулатах, Песталоцци был оригинален в изобретении всё новых применений, которые он находил для своего учения в мыслях и в действии. Неисчерпаемость того источника, из которого с бесконечной силой и непредсказуемостью вырываются его слова, придаёт глубокий смысл тому образу, который использовал, говоря о Песталоцци, его первый биограф: «Он пламенел подобно далёкому вулкану, привлекая внимание любопытных, изумляя почитателей, пробуждая тягу к исследованию у наблюдателей и вызывая участие у друзей человечества по всей земле». Таков и был Песталоцци – вулкан и камень.

Титульный лист романа Ж.Ж. Руссо «Новая Элоиза». 1761

Иоганн Генрих Песталоцци – Анне Шультесс