Люди Германии. Антология писем XVIII–XIX веков

4 января 1808

Выражаю вам почтительнейшую признательность за Ваше письмо, посланное на прошлой неделе. Вам давно и твёрдо известно, что я более всего люблю получать воспоминания, в нём содержащиеся, именно от Вас. Тогда они предстают передо мной, словно возникли в моей собственной душе, соответственно я к ним и отношусь.

Не сыскать лучшего доказательства того, как Вы меня знаете, чем Ваша готовность именовать всё то, за что я заслуживаю Вашего безмерного порицания, моими штудиями. Мне довелось испытать всё, что возможно, за прожитые мною годы; многих событий я не искал, однако же часто намеренно и не пытался избежать того или иного. Должно быть, искал я во всём Единого, Неизменного, без чего не быть честному человеку, только я хотел прийти к этому тем более подготовленным, чем более извилистым видел я – для себя – этот путь с самого раннего сознательного возраста. К тому же для меня большей ценностью обладает «пережитое» мной самим в сравнении с просто известным.

То, что Вы говорите о моей склонности к эксцессам, связано отчасти как раз с этим; отнюдь не буду утверждать, что связано всецело. Не многие, по моим наблюдениям, начали и продолжают естественную историю мужественной жизни серьёзнее, глубже, честнее перед Богом и самим собой, чем я. Не ищите в этих словах и капли самомнения – просто результаты не совсем ограниченного опыта позволяют высказать такое, когда в этом есть необходимость. – Я, впрочем, вижу всё это как неотъемлемую часть предназначения моих устремлений, да ещё к тому же не могу не рассматривать её иначе, как наиболее благородную и благотворную согласно Тайному основанию. Насколько я в подобных обстоятельствах мог и могу считаться неумеренным, сам решать не берусь, однако же мне это представляется сомнительным.

В согласии со всем этим полагаю вполне обоснованным первопричину моей болезненности, проявившейся лишь несколько лет назад, искать глубже. Мне кажется, я мог бы чрезвычайно и безошибочно указать её. Это нужда и лишения; моё имущественное состояние удручает меня. Вопреки всем моим попыткам противодействия это затронуло и моё тело. Как только от этого будет найдено радикальное лекарственное средство, тотчас же я буду совершенно исцелён. – Каким образом я оказался обременён долгами, сам я вполне готов дать отчёт и представить оправдание, но только не всякому. Счастлив тем, что могу дать отчёт в том себе самому. Вы наверняка понимаете меня в этом. Есть вещи, переоценить которые невозможно; есть благо, ради которого, как кажется, можно даже обманывать людей. Подчёркиваю: как кажется. Обман тут никак не более, чем обман купца, который ради верной спекуляции пользуется бо́льшим кредитом, чем ему было бы положено.

В практических трудах я также натолкнулся на препятствия, поскольку здесь ещё совершенно неизвестно, какие расходы на это могут потребоваться. Сколько прекрасных вещей остаются лишь замыслами, ожидающими воплощения! Однако для этого недостаточно ни 100, ни 300 гульденов, а и эти деньги таковы, что от них пугаются там, где ни телу научному, но прилагающемуся научному духу процветать не придётся.

Какой для меня может быть прок от чтения лекций в подобных обстоятельствах? Знаю, что у меня были бы слушатели, как у Вас и у Шеллинга[59], и, возможно, ещё и у третьего, и с радостью представляю я себе, как бы я мог бросить всё, если бы только Вы и были этими моими слушателями. Но будете там не только Вы; ровно то безусловно и решает дело, чтобы присутствовало множество других лиц, и это не Вы, не упомянутая троица; если я буду говорить им то, что понимаете Вы, тогда они ничего не поймут, если же я буду говорить то, что понятно им, меня охватывает страх видеть в комнате только Вас, нечто, уже знакомое мне по нескольким приступам. В остатке же вечно получаем простое «показать, на что способен».

Однако пора заканчивать. Простите за длинное послание. В этот раз письмо показалось мне более уместным, нежели беседа, тем более что ни Вам, ни мне обстоятельства не позволили подобному разговору состояться.