Люди государевы

— Пошли в дом! — ткнул Якова в спину сын Игната, Филипп. — Говори, где он, ино с ним в караульную пойдешь!

— Не ведаю. Помстилось Игнату, то я в азяме Макарковом ходил по двору.

— Ищите, братцы, тут он! — крикнул Игнат и побежал с двумя казаками в клеть. Остальные двинулись в дом.

Обыскав клеть, Игнат тоже пошел к дому. Он переступил порог, когда Бурундук Кожевников и денщик Бунакова Давыд тычками выталкивали из голбца Макара.

— Под мешками схоронился, думал тряпкой оборотиться! — с усмешкой сказал Бурундук.

— Ну, что, Колмогор, подьяческая душа, приложишь руку к челобитной на воеводу-изменника и к одиначной записи кругом составленную? — сурово спросил Давыд.

— Князь Иосип Иванович государем поставлен, я ж государю верен до конца живота моего!..

— Ах ты, тварь лысая! А мы что, не присягали! Умнее мира себя мнишь? — взвился Филипп Петлин. Схватил Макара за бороду, согнул в поясе и пнул коленом под дых. Тот коротко ойкнул, будто икнул, осел на пол и свернулся калачиком на боку, обхватив голову руками. Филипп со всей силы стал пинать Макара. Его поддержали Давыд, Ипат и Бурундук. Под ударами их сапог Макар лишь перекатывался с боку на бок.

— Не ходи против воли круга! Не ходи! — приговаривал Давыд. — Оставь воеводу-изменника!

— Сами вы изменники! — прохрипел Макар.

— Ах ты, падла! — воскликнул Бурундук, высоко подпрыгнул и опустился пяткой сапога на бок поверженного. Колмогорец взвизгнул, ноги его сами собой выпрямились, он закатил глаза и, как рыба на берегу, стал беззвучно хватать ртом воздух.

— Не убей, гляди! — сказал Ипат — Нам его к воеводе надо отвести!

— Да ниче ему не сделается! А ну, вставай, гнида! — потянул Бурундук Макара за шелковый пояс и сильно встряхнул. Из пояса выпал кошелек с деньгами. Давыд быстро схватил его, развязал и вытряхнул содержимое в свою шапку. Пересчитав, весело воскликнул:

— Боле четырнадцати рублев! После разделим! — Давыд ссыпал монеты обратно в кошелек и сунул его себе за пазуху. Бурундук глянул на него и криво усмехнулся.

— Животишков-то с Оськой немало натаскал в подьяческий карман, а нам за два года жалованья не дадено! — зло сказал Ипат и повернулся к Якову Кускову: — Где его рухлядь?

Яков опустил глаза и пробормотал:

— Сумы да короб в сенцах…

Бурундук с двумя казаками принесли в горницу две большие кожаные сумы и берестяной короб с крышкой.

— Вот оно, наше жалованье! — радостно воскликнул он, вытряхивая из сумы собольи шкурки.

— Сии соболя кузнецкие в государеву казну… — пробормотал Макар, усаживаясь с трудом на лавку.

— Хватит враки разводить! — одернул его Давыд. — Ведаю от подьячего Захарки Давыдова, что ты вместе с Осипом в государеву казну всё сдал, токмо лучших соболей себе оставили, дабы торговать. Сколь тут соболей?

— Шесть десятков на тридцать рублев… да сто собольих хвостов ценою восемь рублев, да пять бобров карих на двенадцать рублев с полтиною… во второй суме пятьсот корольков белых отборных ценою пятнадцать рублев…

— Ишь, всё посчитал!.. — скривился в усмешке Давыд. — Казаки, нас двенадцать — берите каждый по пять соболей да десятку хвостов, остальное снесем во двор воеводе Бунакову, пусть раздаст кому хочет.

— А тут у нас что за тряпье? — Бурундук вытряхнул на пол содержимое короба. — Кто поизносился, разбирайте рубах трое и штанов столько же. Я ж, пожалуй, возьму камку китайки красной, аршин пять будет…

— Восемь… мрачно сказал Макар. — Да китайки же травной и желтой по восемь аршин же… Всего на десять рублев…

Казаки не заставили себя долго упрашивать. Расхватали шкурки, располосовали ножами на куски косяки китайки и поделили меж собой.

— Вставай! К Илье Микитовичу пойдем! — пнул Макара в колено Давыд и приказал Якову Кускову: — Ты тоже собирайся! Воевода определит куда тебя!

Морщась от боли, Макар неспешно стал натягивать поверх кафтана лазоревый аглинского сукна азям, опоясался кушаком с ножом. Но подскочил тут же Филька Петлин и отобрал нож. Едва надел шапку с собольим исподом и верхом из гвоздичного кармазина, как получил от кого-то сильный тычок в спину концом ослопа и упал перед порогом под смех казаков.

Когда вышли за ворота, уже надвинулись сумерки. Впрочем, и весь день был более схож на осенний: небо затянуто серой пеленой, а полдня шел дождь со снегом. И только сейчас небесный свод очистился, лишь далеко на западе грудились пылающие от невидимого закатного солнца тучи, образуя кроваво-охряное зарево, будто где-то там далеко горел город. Сапоги скользили по раскисшей дороге, и Яков с Макаром то и дело хватались друг за друга, чтобы не упасть. Окружавшие их казаки колья и ослопы оборотили в посохи. Бурундук Кожевников, когда проходили мимо его дома, забежал и оставил изъятую у Колмогорца добычу жене.

Дорожка к воеводскому двору была посыпана речным песком с галькой. Воевода Илья Бунаков во дворе разговаривал с Федором Пущиным. Рядом стояли денщики Семен Тарский и Митька Мешков, войсковой подьячий Тихон Мещеренин и с десяток казаков.

— Челобитную от ясашных, Федор, непременно надо у князцов всех волостей подписать, так что поезжай завтра же…