Люди грозных лет

Эти места особенно красивы в первый месяц лета, когда слегка всхолмленные, изрезанные балками и овражками поля до единого клочка засеяны или вспаханы под посевы, и, выйдя на какую-нибудь возвышенность, человек невольно останавливается, восхищаясь привольем окружающего и созидательной силой человеческого труда. Но в этот год поля под Курском являли другую картину. С севера на юг, почти прямой линией восточнее Курска и Белгорода, эти поля разрезала широкая полоса опустошения, где почти целый год многие тысячи людей копали траншеи, окопы, ямы, ходы сообщения, противотанковые рвы, устанавливали многорядные проволочные заграждения и минные поля, взрывали мосты и важные участки дорог, вырубали и жгли артиллерийским огнем леса и рощи. И там, где раньше шумела, переливаясь на солнце, крупноколосая пшеница, шелестел усатый овес и мерно раскачивалась рожь, теперь уныло пласталась изрытая, избитая, черкая, как мокрая сажа, земля, на нетронутых местах заросшая буйными сорняками.

Мертвой, пустынной и безлюдной казалась эта полоса. Но внешний вид почти всегда обманчив. Сложная и напряженная жизнь ни на одну секунду не замирала на этой полосе. Траншеями, проволочными заграждениями и минными полями разрезанная надвое, эта полоса была той гранью, которая разделяла два противоположных и враждебных мира.

И на той и на другой стороне круглосуточно, не прерываясь ни на секунду, настороженно следили за противником зоркие глаза командиров и наблюдателей, посменно дежурили очередные расчеты и экипажи, на командных пунктах и в штабах трудились офицеры, в тылах готовилась пища, подвозились боеприпасы, горючее, строительные материалы, курсировали колонны автомобилей, повозок, тракторов, тягачей, обучались и накапливались резервы, лечились больные и раненые, ремонтировались оружие и машины. Стоило только на одной стороне зашевелиться, зашуметь, задвигаться, как с другой стороны раздавались очереди, залпы или одиночные выстрелы и начиналось то, что на военном языке именуется перестрелкой или огневым боем. Эти огневые бои часто длились часами, втягивая целые подразделения, части и соединения.

Все это составляло понятие «фронтовая жизнь», понятие, имеющее так мало общего с сущностью жизни и в то же время действительно выражающее основу действий огромных коллективов людей. Воюя, выслеживая противника, выполняя свои обязанности по обеспечению потребностей войны, военные люди — самая молодая, деятельная и жизнеспособная часть человеческого общества, — оторванные от родных и близких, от привычных дел и занятий, продолжали жить обычными потребностями людей. Они работали, ели, спали, мечтали о будущем, тосковали в разлуке, влюблялись, ссорились, с нетерпением ожидали конца войны.

Во второй половине июня 1942 года на полях под Курском и Белгородом фронтовая жизнь начала принимать наиболее сложные и напряженные формы. Все чаще и ожесточеннее вспыхивали перестрелки и огневые бои, все настойчивее и упорнее рвались в расположение противника разведывательные группы и отряды, все меньше и меньше приходилось людям спать, все больше и больше времени сидели они в окопах и траншеях, отбивая или ожидая нападения противника.

В ночь с 22 на 23 июня 1942 года в расположении фашистских войск началось необычное оживление. По железным дорогам, по шоссейным магистралям и проселкам двинулись к фронту воинские эшелоны, колонны пехоты, артиллерии, танков, обозов; с тыловых и соседних аэродромов на прифронтовые перелетали самолеты; на станциях и в укрытых местах сосредоточивались тысячи тонн боеприпасов и горючего; к фронту подтягивались госпитали, лазареты, медицинские пункты, склады, снабженческие и ремонтные базы.

В ночь на 26 июня движение растеклось по траншеям, ходам сообщения и окопам переднего края немецкого расположения и умолкло. А в немецких штабах, снизу вверх, понеслись зашифрованные доклады: «Стратегическое развертывание для проведения операции «Бляу» закончено. Войска заняли исходное положение для наступления».

Как раз в эту самую тревожную ночь с 25 на 26 июня старшие лейтенанты Привезенцев и Бондарь прибыли в свои батальоны. Под вечер небо затуманилось, в иссиня-темных лохматых тучах скрылось солнце, и на землю спустился тревожный предгрозовой полумрак. Далеко на западе и юго-западе, откуда высокими нагромождениями башен, островов, холмов наплывали угрожающие облака, уже зигзагами и всполохами метались ослепительные молнии. Глухие раскаты грома перемежались с частыми, ахающими взрывами снарядов и мин.

Командир второго батальона капитан Лужко, как в штабе полка сказали Бондарю и Привезенцеву, находился на командном пункте командира первого батальона майора Черноярова.

— Мой все-таки майор, чин солидный, — шагая за связным, подшучивал Привезенцев, — да и фамилия солидная — Чернояров, это не то что какой-то Лужко.

— Капитан Лужко очень хороший человек, — отозвался все время молчавший связной, — его у нас в полку все уважают.

— А ты, милок, — с напускной строгостью прикрикнул Привезенцев, — помалкивай, когда старшие разговаривают.