Люди и учреждения Петровской эпохи. Сборник статей, приуроченный к 350-летнему юбилею со дня рождения Петра I

С формальной стороны в положении П. И. Ягужинского в этот период имелась одна странность. Дело в том, что малолюдный, военно-походный по организации и личному составу двор Петра I 1700‐х гг. составляли едва не поголовно гвардейцы, а вот Павел Иванович в гвардейских рядах до поры до времени не числился.

Данную ситуацию будущий император разрешил в конце концов радикальным образом: 26 ноября 1708 г. ни дня не служивший в армии П. И. Ягужинский был произведен сразу в капитаны Преображенского полка[516]. Таких чинопроизводственных щедрот не удостаивался, пожалуй, ни один «птенец гнезда Петрова». Виднейший царский фаворит «первого призыва» — А. Д. Меншиков — и тот многие годы номинально провел в «солдатстве», прежде чем достиг в 1701 г. звания поручика гвардии.

В качестве помощника Петра I П. И. Ягужинскому довелось принять участие в драматическом Прутском походе, когда вместе со всей армией он оказался в Прутском котле. Однако Павел Ягужинский не ограничился пребыванием близ царя в осажденном русском лагере, а выполнил ряд поручений, связанных с начавшимися 10 июля 1711 г. переговорами с турками. Именно Павла Ивановича («под образом присланного от господина генерала-фелтмаршала графа Шереметева офицера») Петр I направил утром 12 июля 1711 г. в турецкий лагерь с адресованной руководителю российской делегации П. П. Шафирову полномочной грамотой о заключении мира. В тот же день будущий генерал-прокурор (на этот раз вместе с будущим генерал-полицмейстером А. Э. Девиером) был вторично послан к Петру Шафирову с устным распоряжением царя, «чтоб оной договор [о мире] скоряе окончать и розменятца»[517]. В тогдашней весьма шаткой обстановке эти поездки вглубь расположения турецких войск легко могли обернуться для Павла Ягужинского пленением, а то и гибелью.

Участие П. И. Ягужинского в событиях на Пруте было по достоинству оценено Петром I. 3 августа 1711 г., вскоре после выхода русской армии из окружения Павел Ягужинский (одновременно с А. Э. Девиером) получил нововведенный чин генерал-адъютанта[518]. А незадолго до отправления в Прутский поход произошла и перемена в частной жизни Павла Ивановича: 1 февраля 1711 г. он вступил в брак с А. Ф. Хитрово. Свадьбу — при участии Петра I — отпраздновали в Москве, в хоромах М. П. Гагарина[519].

Ставшая женой П. И. Ягужинского Анна Хитрово происходила из возвысившегося во второй половине XVII в. старинного дворянского рода. Она приходилась внучкой окольничему А. С. Хитрово и троюродной правнучкой боярину Б. М. Хитрово. За супругой Павел Ягужинский получил обширные поместья, располагавшиеся в 12 уездах трех губерний.

В истории с женитьбой П. И. Ягужинского, думается, проявилась своеобразная линия кадровой политики Петра I — стремление породнить выдвинувшихся на русской службе иностранцев с представительницами старомосковских фамилий. В этом смысле брак Павла Ивановича «предвозвестил» брак А. И. Остермана, которого царь в феврале 1721 г. женил на Марфе Стрешневой, двоюродной правнучке царицы Евдокии Лукьяновны. Правда, в отличие от оказавшегося весьма прочным семейного союза Андрея Ивановича и Марфы Ивановны[520] брак П. И. Ягужинского и Анны Хитрово сложился неудачно, завершившись в августе 1723 г. крайне редким для тех времен разводом (с последующей отправкой бывшей жены в монастырь).

Обстоятельствам этого развода оказались специально посвящены целых три статьи — Н. И. Барсова, А. А. Гоздаво-Голомбиевского и А. И. Свирелина[521]. Первые два автора — профессиональные историки, признанные знатоки эпохи — посчитали, что развод явился со стороны Павла Ягужинского вынужденным шагом, связанным с многообразно неблаговидным поведением супруги. В самом деле, со страниц введенного в научный оборот Николаем Барсовым бракоразводного дела Анна Федоровна представала психически неполноценной, развратной и буйной особой.

Полностью восприняв (вслед за синодальными чиновниками 1720‐х гг.) версию инициатора развода П. И. Ягужинского, Н. И. Барсов и А. А. Гоздаво-Голомбиевский странным образом упустили из виду то обстоятельство, что все без исключения свидетельства о «зазорных» поступках Анны Ягужинской исходили от лиц, прямо зависимых от ее мужа, — холопов, крепостных и священнослужителей домовой церкви. В подобных (заведомо односторонних) свидетельствах усомнился единственно провинциальный краевед Алексей Свирелин. Критически рассмотрев представленные Павлом. Ягужинским в Синод доказательства «мерзостей» Анны Федоровны, А. И. Свирелин пришел к убедительному выводу об их глубокой сомнительности.