Люди как боги

– Нет, достойнейший Оор, я всех полнее сознаю радость самоистребления. Но мне пока отказывают в восторге небытия. Я еще не сподобился награды. Я должен доставить на костер еще тридцать удостоенных блаженства самоубийства, прежде чем буду награжден разрешением на собственную смерть. Я по званию хвататель второго ранга, о мудрый Оор, любимейший сын Отца-Аккумулятора и Матери-Накопительницы.

– Мы поймали тебя, когда ты разбойнически опутывал своими хищными волосами бедного Яала, чтобы утащить его в темницу казнимых!

– Вы схватили меня, когда я дружески обнимал ласковыми волосами счастливого Яала, чтобы отвести его пред лицо мудрейших, которые разъяснили бы ему, сколько он потерял, оставаясь в несчастных живых, когда мог сотни, тысячи раз великолепно самоуничтожиться. И он уже склонился душой к радостной гибели, когда вы исторгли его из моих нежных рук для продолжения унылого существования.

– О негоднейший из негодяев, ты отрицаешь блаженство тусклости, восторг самопотерь, радость неразличимости? Подумай, в какую ересь впадаешь, безрассудный Уул!

– Я возношусь в истинное понимание, святейший из заблуждающихся!..

– Твои речи отвергают твое лжепонимание.

– Вы не дали мне проискрить речь. Вы допрашиваете меня.

– Мы не боимся твоих речей. Искри. Исчерпывай свое ублюдочное электрическое поле, коварный дар недоброго Отца-Аккумулятора. Отвратительная яркость твоих откровений сама раскроет таящуюся в них глубину заблуждений. Сверкай! Истина в сумраке, а не в свете!

Пленник вдохновенно засиял яркой речью. Оан быстро переводил ее, нам оставалось лишь любоваться неистовыми прыжками Уула на живом пьедестале и исступленным сиянием его тела. Ускоритель каждому утверждению Оора противопоставлял свое, но делал это странно: мне все больше казалось, что говорят они, в сущности, об одном и том же, им только воображается, что они разнодумающие. Два конца одной палки, сказал я себе.

– Истина в свете, а не во тьме, – надрывался вспышками света пленник на постаменте. – Истина сверкает, а не таится. Жестокие боги сгущают сумрак. Жестокие боги утягчают бытие. Слава Жестоким богам! Слава их беспощадному разуму. Слава творимому ими страданию! Какой великий порыв в деяниях Жестоких богов! Они испытывают, а не карают. Они взывают к нам: способны ли вы на смелое решение? Их священная цель – не в понуждении к унылому бытию, а в отвержении его. Не смиряться, а восставать. Осуществлять себя не в существовании, а в отрицании существования. Отрицай холод и темноту, вечную пыль и вечный голод, хищную воду и неласковую землю, темные звезды и сумрачные солнца! И высшее из отрицаний – отрицание себя, восстание против собственной жизни! Ах, вот она, вот она, истиннейшая из необходимостей, всецелостное избавление от всяких пут – самоуничтожение! Вот она, высшая свобода, – освобождение себя от себя! О благороднейшая из самостоятельностей – самоубийство! Только тот достигает совершенной завершенности, кто совершает завершение жизни смертью! Свобода, свобода, свобода – в свободе от существования! Славьте свободную смерть! Да исполнится воля Жестоких богов, неотразимо влекущих нас к гибели! Презренные жизнехвататели и жизневыскребатели, тусклые жизнеползуны, зову, зову, зову вас к огненному самоосвобождению! Во имя смерти! Во имя смерти!

Его истошный призыв потонул в общем вопле. У аранов, стоявших рядом, зашевелились волосы – и сотней злых рук вцепившись в тело и ноги Уула, стали рвать ускорителя. Бешенство руковолосых остановил трижды повторенный возглас Верховного отвергателя:

– Во имя жизни! Во имя жизни! Во имя жизни! Оставить презренного смертепоклонника!

Когда волнение немного стихло, Оор изрек суровый вердикт:

– Ты жаждешь смерти – ты получишь жизнь. Отвести Уула в подземную темницу, куда не доходит сияние Пыльных Солнц, и не проникают заряды Отца-Аккумулятора, и не слышен громовой голос Матери – Накопительницы молний. Пусть он станет нижайшим из низких, ничтожнейшим из ничтожных, голоднейшим из голодных, тупейшим из тупых. И когда он возрадуется своему заключению, и придет в ликование от мук существования, и объявит себя отвергателем конца – только тогда вывести его наружу.

Пленника увели. Оор соскочил с пьедестала. Толпа повалила к выходу. Я сказал Оану:

– Возвратимся к планетолету.

Он спросил, не хотим ли мы предстать перед очи Верховного отвергателя конца и объяснить, кто мы и как можем ему помочь. Знакомиться с Оором я не захотел, помогать ему – тем более.

5

Когда мы толкались в узком туннеле с торопящимися наружу паукообразными, Лусин мысленно прошептал мне:

– Какие несчастные, Эли! И обе секты несчастны одинаково. Что надо пережить, чтобы дойти до таких ужасных взглядов, до таких отчаянных поступков.

– Они все безумные! – сказал Ромеро. – Тяжелое существование породило изуверство. Обе секты, как справедливо назвал их наш друг Лусин, самые настоящие изуверы, и, по чести сказать, я бы затруднился определить, кто из них хуже.