Люди – книги – люди. Мемуары букиниста

Вся эта история произошла в те времена, когда Хрущев проехался по художникам-абстракционистам, то есть лет за восемь до моего появления в магазине. Эта самая Васина была жертвой сталинских репрессий; она отсидела в концлагерях 17 лет (с 1937 по 1954 гг.), трижды пыталась бежать, её ловили и надбавляли срок. Несмотря на все ужасы подобного существования, она оставалась несгибаемой коммунисткой, преданной делу партии и советскому строю. Баба она была, конечно, простецкая, но крепкая и от природы здоровая. О таких наша Марина С. говорила: «Их железом оковать, двести лет проживут». Естественно, с интеллектом и образованием у этой дамы было туго. После освобождения и реабилитации эта самая Васина, уже достигшая пенсионного возраста, сама на себя возложила обязанности общественного инспектора при Горлите и начала шастать по букинистическим магазинам с целью выявления антисоветской литературы. Чем ей так особо досадили именно букинисты, не знаю. Вкусы и понятия у неё были самые кошмарные. Например, гравюры Рембрандта или картины Ренуара она называла «порнографией» («г» фрикативное). В нашем магазине она могла уличить нас в антисоветчине только в области картинок в книжках, потому что никаких иностранных языков она не знала.

В те времена, о которых идет речь, Александра Фроловна совсем недавно стала директором магазина. Заведующей отделом была Галина Андреевна, а товароведами – Елена Павловна и пожилая дама Груня Моисеевна, увидеть которую мне не пришлось. Я только слышала, что она много курила и нещадно дымила прямо в товароведке. После войны многие женщины курили. Так вот, услышав по радио и по телевидению о том, что Хрущев обрушился на художников-«педерасов», как он их обозвал, наши дамы среагировали правильно и быстро убрали из витрин и с прилавков книги художников-абстракционистов и сюрреалистов. Там были альбомы Пикассо, Клея, Брака, может быть, Магритта, хотя до этого они совершенно невозбранно стояли среди остальных книг по искусству. Собрав эти ставшие за одни сутки крамольными альбомы, наши дамы сложили их в комнате у Галины Андреевны повыше и от греха подальше. И вдруг нежданно-негаданно вваливается в магазин Васина, да, не одна, а в сопровождении какого-то чиновника из Горлита, и прямехонько топает в комнату Галины Андреевны к тому месту, где были сложены эти самые альбомы. Короче, составили они там акт или ещё что-то в этом роде, книги реквизировали, а Александру Фроловну, Галину Андреевну, Елену Павловну и Груню Моисеевну потом долго тягали то в горком партии, то ещё в какое-то столь же неприятное заведение. Кончилась вся эта мерзкая бодяга тем, что уволили на пенсию Груню Моисеевну. Так что с тех пор в товароведке никто не курил.

А остальные были так напуганы всей этой историей, что имя Васиной ещё долго произносили с оглядкой. С другой стороны, альбомы художников-абстракционистов пользовались огромным спросом, и мы их покупали, но продавали их из-под полы – только своим. Потом немножко поуспокоились и даже стали выставлять их в продажу, но в витрины не ставили. Наш же премудрый совет при магазине тоже не очень хорошо знал, что надо делать хотя бы с тем же Пикассо. Затем пришли к соломонову решению: если абстрактная живопись занимает в альбоме не более трети репродукций, тогда его можно класть на прилавок. Вот сиди и дели девятнадцать на три. Все понимали, что это бред сивой кобылы, а что было делать?

Полная чушь происходила и с художественной литературой. Вот, например, всем известный роман Маргарит Митчелл «Развеяно ветром». Прекрасный роман, услада женской души, который заодно знакомит нас с историей гражданской войны в США. Так вот, опять же – низ-зя! А почему? Да потому, что там все наши симпатии достаются проклятым рабовладельцам, а сам рабовладельческий уклад показан абсолютно патриархальным и даже привлекательным. Это все равно, как если бы кому-нибудь пришло в голову с любовью описать жизнь помещиков с их крестьянами при крепостном праве. У нас право на существование имел только роман Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома».