Люди Кода

Что было бы, — думала она, — если бы я не прогнала Илью— первого? Если бы я уговорила его бросить глупости и заняться репетиторством, чтобы ребенку можно было купить на рынке апельсины? Когда Мессия сказал — в первые же минуты знакомства, надо отдать ему должное, — о том, какую роль в его личной судьбе и судьбе всего мира сыграл ее бывший муж, Людмила не поверила. Мгновенное ощущение неправды, конечно, прошло, но впечатление несоответствия, этакое гамлетовское состояние противоречия между словами и действиями — осталось. Насколько она знала Илюшу, он не «тянул» на глобальные поступки. Он мог поскандалить, но все равно после скандалов она делала по-своему. Но вот не бросил же он свое хобби, предпочел уйти из семьи!

Ответ на вопрос — что, если бы Илья остался? — представлялся Людмиле очевидным. Она не стояла бы сейчас у окна. Андрей сейчас был бы с ней. В Москве. Никакого Мессии не существовало бы. То есть, он, конечно, пришел бы в конце-то концов, но произошло бы это Бог знает когда в будущем, и никакой фантаст не смог бы предсказать это событие, потому что все Мессию ждали и мало кто верил.

Мир сошел с ума, если смотреть со стороны. Только с какой стороны смотреть правильнее? Если с Востока, то — с ума посходили все, в ком текла хоть молекула еврейской крови. Куда они, называющие себя людьми Кода, собираются? В другие страны? На другие планеты? Где их корабли и ракеты? Ясно, что в один прекрасный день сотни миллионов человек оглянутся по сторонам, поймут, что уходить некуда, и тогда произойдет катастрофа! Западная цивилизация окажется отброшенной на десятки (сотни?) лет, и Восток одержит верх без борьбы, заняв в иерархии культур достойное его место…

А если смотреть с Запада? Разве не представляется Восток и все, с ним связанное, глубоко враждебным, и разве не хочется уйти, пуститься в путь, разве не чувствует себя сейчас каждый человек Кода древним иудеем в египетском плену, когда уже сказал фараон «отпускаю народ твой», и можно идти в пустыню, но Моисей медлит, он куда-то отлучился, а люди, собравшись, переминаются с ноги на ногу, ждут слова «вперед!», но голос с неба молчит, да и нет ведь никакого неба, и голосу раздаться неоткуда…

Людмила прислушивалась к себе и ощущала какие-то толчки, будто ребенок шевелился в ее чреве, и, как десять лет назад, она не понимала, чего он хочет, и было ей сладко и страшновато. Это Андрей. Людмила не сомневалась, что невидимая связь между нею и сыном не прервалась с его уходом, только поэтому она смогла выдержать, знала, что нужно не метаться, но — ждать. И только поэтому она не сошла с ума, когда вслед за сыном ушел Мессия. Она чувствовала, что потеря не окончательна, что скоро придет и ее черед отправиться следом, этого момента она ждала, стоя у окна и глядя на редкие розовые облачка, освещенные заходящим солнцем и похожие на свиные хвостики…

По телевидению передали, что в Москве люди выходят из домов и идут в сторону Красной площади — большинство налегке, но многие катят тележки, несут тяжелые сумки. Во многих городах Европы и Америки происходило то же самое. А здесь, в Израиле — об этом передали еще днем, — люди шли в Иерусалим, шоссе номер 1 стало похоже на живую ленту. Молодые шли пешком, не оставив проезда для транспорта, и стариков везли по старой дороге через Бейт-Шемеш…

Люди были подобны леммингам, совершающим самоубийство, толпами бросаясь в океанские волны. Люди Кода действительно казались закодированными — зомби, как сказал комментатор одной из программ телевидения Дели. Людмила смотрела репортажи по всем восьмидесяти каналам, и это слово на фоне живых лент, тянувшихся к Стене плача в Иерусалиме, на Капитолийский холм в Вашингтоне, к Собору святого Петра в Риме, к Эйфелевой башне в Париже, на центральную площадь в любой деревушке Европы и Америки, это убивающее все живое слово «зомби» запомнилось Людмиле просто потому, что остальные слова англоязычного комментатора остались непонятными.

Почему я не со всеми? — спросила она себя наконец. И сама же ответила: потому что жду сигнала. Андрей или Мессия, а может, и Илья-первый должны позвать меня.

Ей принесли ужин. Официант — бородатый, в кипе, и не такой уж молодой, со странным трагическим блеском в черных глазах — поставил перед Людмилой поднос с салатами и куриным крылышком, помедлил у двери и, наконец, решился сказать:

— Госпожа, Дом Мессии пуст. Исход начался, и мы прежде всего слуги Всевышнего, а потом уж…

— Я знаю, — сказала Людмила. — Но я не могу уйти со всеми…

— Я знаю, — в свою очередь подтвердил хасид. — Я всего лишь хотел сказать, что холодильники на кухне полны, и еды хватит надолго. Есть свет, идет вода… И я… все мы… очень надеемся, что твое одиночество не затянется, и Он позовет тебя.