Люди на болоте. Дыхание грозы

порастаскали. Работают - ворон ловят в поле. Поспит в борозде - "палочку"

поставь.

Базар какой-то.

Апейка слова не успел сказать в ответ: подошел чуть не впритык

бородатый в телячьей шапке, решительно, горячо дохнул:

- Ярощук спрашивает: "Пойдешь или нет?" - Он передохнул. - "Другие -

как кто, а я - нет. Не пойду!" - говорю. Ярощук: "Почему?!" - "Не уверен",

- говорю. Тогда он, Ярощук: "Ты ч-что ж, не веришь советской власти?!" Да

я сам не глупого батька дитя. "Советской власти, говорю, верю, а в колхозе

- не уверен". Он, Ярощук, как услышал - позеленел от злости, что не его

взяла. Что я упираюсь. И как бы еще надсмехаюсь над ним. Хотя какой там

смех. За живое взяло: кричать хочется. И упрямство - как у норовистого

коня. "Д-добре!" - говорит. Так говорит, что вижу: добра не будет. И

правда - твердое задание мне! Влепил, да еще грозится: "Не оставишь

кулацкие штучки - изолируем! Как опасный элемент!.." - Бородатый плюнул со

злостью, подергал бороду дрожащей рукой. - Я выполнил все: подмел под

метлу. Детей голодных оставил. Одолжил, чего не хватило.

А выполнил. - Оба его товарища кивали: все, как было, говорит. Тот же,

в телячьей шапке, смотрел не видя. Жил воспоминанием. - Оно то правда, я -

г опасный, - произнес потом в раздумье. - Опасный, правда. Люди смотрят на

меня. Как я - так и они. А только если разобраться, - он будто возразил

кому-то, - так опасный элемент, по правде, не я, а тот колхоз. Он, такой

колхоз, - самый опасный элемент!

- А кто ж виноват, что колхоз такой? - задело Апейку.

Он будто обвинял. Обвинял строго, не колеблясь.

- А - я?

- А кто же? И вы. И он, - кивнул Апейка на Андрея, колхозника. - И все.

- Кто как, а я - ни при чем, - отрезал твердозаданник. - Я так думаю:

беретесь научить людей жить по-новому, дак учите. Учите! - Уже он

обвинял Апейку. - Наладьте сначала, а потом других зовите. А то впихнули

людей, не разобрались толком с одними, а скорей гонят других. Как на пожар.

Трубят на весь свет - первые среди всех! Скоро добьемся на сто

процентов! Герои на всю республику! Портреты печатают в газетах, хвалят!

Берите пример!..

Апейка спросил, из какого они района. Оказалось, из Климовичского,

слава о котором действительно гремела по всей республике.

- И откуда он, толк тот, будет? - вступил в разговор сидевший на

сундучке. - Прислали того Ярощука колхоз строить, А он сам ни пахал, ни

сеял никогда.

- И пахать не будет!

- Конечно ж не будет. А командует! Ему лишь бы скорей! Лишь бы впихнуть

да доложить! Что задание выполнил, организовал всех! Да скорей домой, в

город, к жене теплой своей!

- Да разве ж он думать будет толком, что выйдет из всего этого завтра?

- Он-то не думает, а что ж - вы думаете? - поддел строго Апейка. -

Земледельцы! Бросили землю, поле - пусть дядя пашет!

Пускай дядя колхоз подымает, народ кормит!

Они не ожидали такого поворота. Апейка заметил, как сразу ушли в себя,

обособились от него.

- Было время, кормили, - неприязненно сказал тот, в телячьей шапке. - И

пахали, и сеяли, и кормили.

- Да не очень-то и кормили, - снова пошел в наступление Апейка.

Чувствовал: не угов-аривать надо, а наступать твердо. - Нечем особенно

хвалиться. И раньше - не густо.

А теперь, когда заводов столько строится, когда города растут, - и

совсем на голодный паек посадили б!

Бородатый глянул из-под телячьей шапки:

- Посмотрим, как вас колхозы накормят!

Апейка словно ожидал этого:

- Вот именно - смотреть будете! Другие будут пахать, сеять, биться,

подымая хозяйство в селах, а вы - смотреть! - Он сказал тому, что в

телячьей шапке: - Сами удираете, да еще за собой людей тянете!

- Никого я не тяну! Я отщил, может, еще пятерых! Если б я хотел, дак

полсела, может, пошло б!

Его товарищи кивали: правду говорят, сами пошли, и другие просились.

- Не одни мы, - как бы повинился сидевший на сундучке. - Думаете, тут,

на вокзале, мало таких? Половина, может, а то и больше. Все смотрят, куда

бы деться...

- Нет, не все. На виду всегда то, что поверху плывет.

Будет кому и пахать, и сеять, хлеб делать. Кормить - в том числе и вас.

Апейка видел: не хотели уже смотреть на него. Были как чужие. Бородатый

не скрывал озлобленности: еще один указчик нашелся! Но Апейка не жалел:

была уверенность, что правильно так строго повел речь. И их нечего

хвалить. Хоть он понимает и справедливость и боль их, кого глупость

какого-то Ярощука выгнала из родных дворов. Глупость Ярощука да свой

страх... Пускай знают, что есть и другая, большая правда...

Однако надо и к ним справедливым быть. Есть у них своя правда, есть. И

нечего скрывать это. Да и разве уж так упреки нужны им теперь: совет,

трезвый, разумный, - вот что им нужно прежде всего!..

- Не повезло вам, - сказал он мягче, как бы одумавшись. Они уловили в

его тоне сочувствие, посмотрели на него недоверчиво, испытующе. - Не

повезло. С Ярощуком.

Все трое промолчали, но Апейка заметил: это - понравилось. Вновь как бы

стали ближе. Только тот, в телячьей шапке, поглядывал недоверчиво.

- Ярощук, может быть, ваша правда, дурак... - Апейка задумался. Начал

рассуждать вслух: - Только ж тут и так можно рассудить: Ярощук - то