Люди на болоте. Дыхание грозы

Угрожал, готовый ринуться в бой, Евхим. Горланил, помогал Евхиму, будто

похваляясь силой голоса, Бугай. Кипел злобою, даже вскакивал с лавки Вроде

Игнат. Тяжко, как в бочку, бухал Прокоп Лесун; чисто, проворно сыпала

недобрыми присказками Сорока. Чернушиха махала руками, качала головой,

обращаясь к женщинам: кричала больше всего потому, что кричали Сорока и

другие. По дружескому долгу. Старый Глушак, болезненно тряся головой,

сипел тихо, сдержанно: помнил себя и тут, побаивался; от сдерживаемой

злобы брызгал слюной, - если б мог, разорвал бы латыша и рябого.

В голоса недовольства, возмущения врывались крики, одобрявшие передел

земли, - крики колхозников: Хони, Хведора Хромого, Зайчика, Зайчихи. Их

распаляла ярость тех, кто возмущался: они, как бойцы в битве, сражались

тем более отчаянно, чем больше на них наваливались Может быть, кричали еще

горячее, громче: их быЛо все же меньше, а перекричать - пересилить они

должны были!

Кричал и Василь: горячий гул, водоворот криков поднял, вырвал из. груди

тревогу и злость, что давно мучили его. Не отступился рябой - лучшую

Василеву землю забрать хочет!

Один настоящий кусочек, который так трудно достался! На который вся

надежда! С которого только и живешь!

- А нам чем жить? - вплетал Василь в другие свой крик, в котором были

одновременно и упорство и страх. - Нам - зубы на полку?!

- Не дадим! - причитал рядом багровый от злобы, от крика Вроде Игнат.

- Хватит вам одним! Напанствовались уже! - визгливо врезался вопль

Зайчихи.

- Привыкли - на хорошей земле одни!

- Нет такого закону - отнимать!..

- И другим надо жить! Все хочут жить!..

- Пожили уже!

- Идите в колхоз! Дак и у вас будет! Хорошая земля! - пробился звонкий

голос Хони.

Ему ответил кто-то в злобной запальчивости:

- . Идите! С вашим колхозом!

- Дак нечего рот разевать! Молчите!

- Не будем! Не пустим!..

- Судиться будем!

- Не отдадим!..

Почти сразу, как начался этот содом, Гайлис сел. Не впервые был на

собрании, не впервые сталкивался с беспорядочной, жаркой схваткой. Разные

голоса слышал, и хорошие, одобрительные, и злые,-полные ярости, ненависти.

Всего наслышался и навиделся на собраниях не только в Куренях и Олешниках,

во многих ближних и дальних, за лесами, болотами деревнях сельсовета. Но

не только потому, что это было не внове, спокойно сел, терпеливо ждал,

когда уймется вопль, не в характере твердого латыша было кричать,

неразумно отвечать на крик криком. Гайлис отвечал на ярость спокойствием,

выдержкой. Выдержкой, непоколебимым спокойствием показывал, что никакие

крики его не сбивают с толку и не собьют. Положив крепкие, обветренные

руки на стол, подтянутый, собранный, прямой, будто выточенный из крепкого

дуба, смотрел он в хату пословно не слышал ничего. Ни одна черточка не

изменилась на обветренном, худощавом лице.

Землемер теперь сидел не так безразлично, чистые, прозрачные юношеские

глаза бегали по рядам с интересом. Он останавливался на лицах тех, кто

кричал, всматривался с каким-то затаенно-веселым оживлением; его словно

потешала эта буря разноголосицы. Миканор стоял, стучал ладонью по столу,

надрывая до хрипоты голос, приказывал замолчать.

Наконец выкричались, раскрасневшиеся, потные, начали утихать.

- Товарищи, - неторопливо поднялся Гайлис, - этот шум не дает никакая

польза.. Это точно. Есть решение, и райком партии и райисполком этот

решение одобрил. Оно есть уже - закон... Это решение - законное. Оно не

выдумано самоуправно. Оно принято на основании решение правительства, чтоб

выделять каждому колхозу единое поле...

- Дак обязательно ето поле, сказано?! - нетерпеливо перебил Василь.

- Согласно указаниям правительства, колхозам рекомендуется выделять

лучшую землю. Этот указание соответствует тому, что советская власть хочет

оказать помощь колхозам хорошей землей. Чтоб колхозы смогли скорей стать

на ноги. - Он выждал, когда утихнет недовольный ропот, твердо повел

дальше: - Это решила советская власть, и никакой крики ничего не изменят!

Не принесут никакая польза...

А тех, которые будут кричать особенно и не утихнут, - можно будет

заставить помолчать! Чтоб подчинялись советскому закону! Уважали советский

закон!

Твердость и решительность его подействовали, - когда он сел, в хате

царила тишина. Только в сенцах говорил кто-то, как бы пересказывал. Тогда

за столом поднялся Ми"

канор. Рассудительно, уступчиво заговорил:

- Нарезать землю - не секрет - будут и на тех, которые теперь вступят.

Дак если кому уж так хочется етой земли, - тут правильно сказал Хоня, -

давайте к тем, что уже вступили. И вам будет уделено! Не обидим! Как в

доброй семье, поделимся! Дорога никому не загорожена. Зовем, можно

сказать, всех, которые бедовали и бедуют сегодня! - Он, довольный, что

нашел добрый зачин, говорил мягко, покладисто: - Чтоб сразу планировать

по-новому! Не переделывать потом... Запишетесь в колхоз - и завтра

прирежут вместе с колхозной и вашу долю земли. Самой хорошей... Дядько

Андрей, - вспомнил, кивнул он на Рудого, - надумал уже.

Подал заявление. Дак, може, еще кто хочет? Возьмет пример?

Он, немного сутулясь, как всегда, будто смущаясь того, что такой