Люди на болоте. Дыхание грозы

гул одобрения: правильно, по справедливости надо разобраться, вместе со

всеми.

Уверенная строгость Зубрича к Мите и обходительность с людьми вызвали

уважение к нему и доверие. Зубрич вдруг стал живой надеждой куреневцев.

Он почувствовал это, легко, незаметно взял руководство собранием в свои

руки, объявил, что слово имеет председатель комиссии по землеустройству

Дятел Миканор. Миканор вышел из-за стола, и Дубоделу, хочешь не хочешь,

так и не договорив, пришлось сесть.

- Так вот, тут дядько Прокоп, - сразу ринулся в наступление Миканор, -

сказал, что комиссия неправильно произвела обмер...

- Не я один. Митя вон больше говорил... - прогудел, оправдываясь,

Прокоп.

- Митя - тот пьяный, и его вывели из хаты.

- Ну так что, если вывели?

- А то, что о пьяном, да еще отсутствующем, нечего и говорить!

- Так ежели он, Прокоп, выйдет, то и о нем не будет разговора? -

ворвалась в спор Сорока.

- Ага, правда, - поддержал ее Прокоп.

Он, как видно, хотел лишь отступить с достоинством, уклониться от

ответа. Но Миканора это распалило еще сильнее.

- Вы не крутите, дядько!

- Чего это ты вцепился в меня! - вдруг загорелся Прокоп, Шея его

налилась кровью.

- И правда, привязался! - снова поддержала Прокопа Сорока.

Глушак мысленно был на стороне Прокопа, но сдержался, не вступился за

него: бросишь слово против этой рябой заразы - только беды лишней

накличешь! А еще неизвестно, что будет с самим и как самому отбиваться

придется.

"Ну и зараза! Вот же зараза, скажи ты! - подумал о Миканоре. - И такой

нахальный! О Маслаке даже и не думает, будто тот ничего не значит. Неужто

и опаска не берет, что он может объявиться?" Глушак при этой мысли

почувствовал себя слабым, беспомощным...

- Я в вас не вцепился, - не отпускал Прокопа Миканор, - а только я не

люблю неправды! Не люблю, когда обманывают да еще других потом винят!

- А он и не винит никого - ни черта, ни бога! - вступилась за него

Сорока.

- Не виню...

- Так не говорите, что неправильно померяли. Вы полторы десятины не

вписали!

- А что ему - самому вписать надо было? - отозвался Ларивон, и Глушак

кивнул в знак согласия.

Тут в спор ввязался Хоня, уколол:

- Попросить надо было кого-нибудь - кто грамотный!

Миканор поискал взглядом по хате.

- Вот тут еще один забыл померить свою землю. - При этих словах Глушак

почувствовал: о нем сейчас говорить будет. - Не домерил без четырех

саженей три десятины!

- Кто это? - выскочил Андрей Рудой.

- Это - Глушак Халимон.

Лицо, плечи, руки Глушака налились чем-то тяжелым, как горячая глина,

но он переборол злобу, сказал спокойно:

- Ну, так спасибо, что перемерил.

- Не за что, - уколол Миканор.

- Старался же, ходил всюду. Сам я, может, век не собрался бы померить!

- Вы и семью посчитать не собрались, лишнего вписали.

- И за это спасибо. Помог и тут.

Глушак подобрал полу кожуха и снова нагнал на лицо сонливое выражение:

трудно было понять, то ли слушает человек, то ли дремлет. Но внутри у него

все кипело. "Перемерил! Подсчитал! Некому перемерить тебя по спине дубиной!

Да посчитать твои ребра, пес шелудивый!"

От злости он не мог даже слушать Миканора, но и не слушать было нельзя.

Самое важное, если рассуждать трезво, было еще впереди, - сколько ж

постановят отрезать земли?

То, что этот рябой ткнул его лицом в грязь, еще полбеды:

стыд - не дым, грязь можно и стереть с лица. Настанет наконец такой

момент, что и самого приблуду этого ткнуть в грязь можно будет, да так,

что он не утрется и не отмоется!

А земля - это земля, не дым, не стыд. Когда режут ее, все равно что

режут сердце...

- Так вот, чтобы не было такого, - бередили Глушака Миканоровы слова, -

такого, что у одного поле на версту, а у другого - как баба сядет, так

юбкой все и закроет, надо кое-кому прибавить земли. А кое от кого, не

секрет, конечно, отрезать. Чтобы не было у одного густо, а у другого -

пусто.

Эти слова Миканора вызвали в хате удовлетворенный гомон.

"Рады чужого добра урвать, босота гулящая!"

Где только научился хитрости Даметиков приблуда: начал разговор о

переделе не с того, у кого нужно отрезать землю, а с того, кому и сколько

добавить надо. Как бы привлекал на свою сторону людей, заманивал. И это

ему, видимо, удалось: хоть и настороженно, не вылезая вперед, люди слушали

его одобрительно, Глушак невольно отметил, что больше полдесяткны

"прирезали" Зайчику, почти столько же Василю Дятлику. У этого сопляка,

когда услышал, сколько прибавят, аж глаза загорелись. Словно брал уже

землю, смотрел, ке мало ли, хорошая ли! "Вот ненасытная утроба".

"И Зайчик - хоть бы слово! Поманили обещанным - он и готов, перебежал!"

Но мысли эти почти бесследно исчезли перед тем большим и страшным, что

неумолимо приближалось: сколько же отрежут?

- Эту землю нам никто с неба не скинет! - проговорил Миканор. - Ни бог,

ни царь и не герой, как говорится в нашей песне "Интернационал". Царя

давно уже нет, не секрет, и кости его сгнили. Как уже доказано, бога и не

было никогда. А герой теперь - это народ. Народ и устанавливает теперь

порядок. Народ и землю делит так, чтоб было по справедливости... Вот и мы

должны обрезать землю у тех, у кого есть лишки!