углу, откуда должны были начинать косить.
Глушак отвел коней, спутал, вернулся и сказал старухе, чтоб
посматривала.
- Да баклагу вкопай в землю. В тени, - бросил он.
Глянул на Ганну, как бы хотел и ей дать работу, однако не сказал
ничего, с косой подался к сыновьям.
Ганна, повесив люльку на сук, укачивала дочурку. Девочка лежала
распеленатая, радовалась свободе - минуты не могла полежать смирно:
стригла ручонками, ножонками, шевелила розовыми губками - что-то сказать
хотела!
- Ну что? Ну что?! - смеялась, наклоняла к ней голову Ганна. - Что? Ну,
скажи!.. Ну, скажи, Верочка!..
А!.. Знаю! Хорошо, говоришь!.. Хорошб-хонько!.. Тепленько! Солнышко!
Пташечки тиликают! Тилик-тилик!..
Комарики только недобрые! Укусить хочут! А мы их отгоним! Идите, идите
отсюда! Не кусайте Верочку!.. - Снова смеялась, радовалась: -
Хорошо-хонько! Мотыльки летают!
Жучки гудят! Гу-гу-гу!.. Поют Верочке! Все поют Верочке! ..
- Агу-агу! - подошла, ткнула черным, в трещинах, пальнем Глушачиха.
Пощекотала Верочкину грудку. - Агуагу!.. - Промолвила, похваливая: -
Евхим!.. Чистый Евхим! Как две капли похожи!
Маленькая быстро-быстро засучила ножками.
- Ну что? - вновь склонилась над дочкой Ганна. - Рада?! Побегать
захотелось!.. Ну, ну, побегай! Побегай!..
У-у, как быстро! Как быстро! А я - догоню! А я - догоню!
Догоню!! Не-е, не могу! Верочка быстро бегает! Быстро!..
Никто Верочку не догонит!..
Быстрая Верочка схватила ручонкой ногу, потянула в рот.
- Вот и Евхим все брал в рот...
- Ну куда ты! Куда ты! - не слушала старуху, смеялась Ганна. - Бе-е!
Ножку нехорошо сосать! Нехорошо!..
Ну, куда ты?!
Забавлялась бы, играла бы целый день с малышкой, если бы скрипучий
голос старого Глушака не позвал грести.
Завернула, стала пеленать дочурку. Верочка не давалась, все сбивала
пеленки, не хотела неволи; но что поделаешь: не спеленаешь - выкатится, не
дай бог, из люльки, стукнется оземь. Ганна, жалея маленькую, старалась
пеленать слабо:
пусть все же будет дочурке вольней!
- Не плачь, не скучай тут одна! Я скоренько вернусь! Скоренько!..
Аккуратно завесила люльку пологом от комаров, ухватила грабли и
заторопилась к прокосам.
Ворошила граблями сено, а мысли, а душа были около дуба, около дочурки:
не захотела ли есть, не мокренькая ли, не кусают ли комары?
Останавливалась, внимательно вслушивалась - не плачет ли? Плача не было.
Жихали только косы поодаль да звенела, стрекотала болотная мелюзга. Все же
не смогла долго сдержать беспокойство: ткнув рукоятку граблей в болото,
бегом заспешила снова к дубку.
В люльке было тихо. Верочка спала. Однако несколько комаров забилось
под полог, один, побагровевший уже, сидел на щечке. Согнала, убила комара,
выгнала других, - успокоенная, побежала к граблям.
Так было весь день. То шуршала сеном, то бегала к дубку, меняла, сушила
пеленки, давала маленькой грудь, качала, успокаивала, убаюкивала. Старый
Глушак, видя эту бесконечную беготню, разозлился, просипел с упреком:
- Что ты ето все бегаешь туда! Лежит - и нехай лежит! Не сделается
ничего!..
Наработалась, набегалась за день так, что вечером, давая грудь ребенку,
если б и хотела, не могла б устоять на ногах.
Сидела, прислонясь к дубку. Все жив усталости теплилась, жила нежность,
радость. Тихо, сонно, ласково тянула:
Люли, люди, Верочка,
Люли, люли, милая.
4
Вечером на болоте то там, то тут начали собираться группки. У телег,
вокруг костров, под каким-нибудь дубком.
Несколько женщин сошлись к костру, у которого возилась Дятлиха.
Началось с того, что по пути откуда-то забежала Сорока, она и привлекла к
костру Дятлихи внимание.
Не прошло и нескольких минут, как около Дятлихи, варившей картошку в
котелке, толковали с Сорокой Вроде Игнатиха, мачеха Чернушковых, невестка
Дятликовых Маня и еще несколько соседок. Увлеченные разговором, они не
обращали внимания на меньшого Дятлика - Володьку, тем более что хозяина -
Василя - у огня не было: где-то поил коня.
Вроде Игнатиха, при сочувственном молчании женщин, сказала, что, может,
еще ничего такого и не будет, что, может, страхи те людские - пустое, и
все, кто был у костра, поняли, о чем она. Дятлиха охотно поддержала:
хорошо было б, если б было пустое, если б одумались, Отступились...
Сорока словно ждала этого, ринулась сразу:
- Не отступятся! Не отступятся, и не думайте! - Она уверенно
напророчила: - Вот только вернемся домой! Увидите! Почуете - как дома
переночуете!
- Наверно, не отступятся так, - рассудительно согласилась Василева мать.
Кулина, Ганнина мачеха, вдруг раздраженно отрезала:
- Нет дураков!
- Есть или нет, а только так не кончится. Не для того говорили, чтоб
посудачили да и забыли.
Кулину аж затрясло:
- Ето ж додумались! Отдай свое все, все, что наживал век мозолем своим!
Отдай черту лысому, а сам останься ни при чем! Как все равно голый!
- Коника, коровку, телегу - все! - поддержала Вроде Игнатиха. - Землю
отдай, семена отдай - все отдай! Все, что изо дня в день наживал, огоревал.
- От батьки, от матки что осталось! - добавила свою думку Василева жена
Маня, кормившая грудью ребенка.
- Где ето видано, - кипела Ганнина мачеха, - чтоб все село как одна