Люди на болоте. Дыхание грозы

Хрол был в гумне. Через минуту жена привела его; сухопарый, жилистый, в

посконине, с остюками в давно не стриженной бороде, глянул из-подо лба на

Глушака - не по-людски, зверовато, как бы говорил: чего принесло?

Подходил к Глушаку такой же угрюмый, все так же не сводя с него

взгляда. Ссутуленный годами, он ступал как-то немощно, волочил ноги, и,

если б не знал, никогда не подумал бы, на что он способен. Только глаза

выдавали его да - руки... Сидел за столом насупленный, руки с черными

растопыренными пальцами держал перед собой. Глушак говорил доверчиво и

льстиво: приязненные, острые глазки перебегали от Хрола к Хролихе, опять -

к Хролу; как ни встревожен был, не нарушил обычая, завязывал сначала для

приличия разговор по мелочам. Хрол молчал, Хролиха помогала Глушаку, -

семеня из сеней к столу, подавая угощение, развлекала гостя и загородскими

новостями, и своими жалобами. Поделилась не только новостями, а и бутылкой

самогонки с закуской: Глушак скоро почувствовал, как огонь, влитый с

самогонкой, смешался с огнем злобы, палившим его со времени разговора с

Апейкой. Тогда и развязался у Глушака язык - стал изливать все, что мучило

не один день; припомнил и "рябого", и "гада латыша", и "сволочь из

волости". Еще не успел излить всего, - молчаливый Хрол вдруг пьяно отрезал:

- Так и надо!

- Что? .. Что, сказать... надо!

- Душить!.. Давить вас надо!

Глушак скрестил с ним удивленный взгляд. Хрол не шутил, смотрел так

тяжело, с такой ненавистью, будто хотел и сам "давить". Хролиха

заступилась за гостя, посочувствовала: "И у нас ведь... тоже..." Глушак не

знал, что говорить. Невольно подумал со смущением и уважением к Хролу:

"Етот задушит - и не икнет". Заметил: черные, сильные пальцы на столе

шевелились.

- Слизняки!.. - брезгливо сморщился Хрол. - Дождались!.. Даванет босота

вас - слизь потечет! Одна слизь останется!.. Дождались!..

- Не момент теперь, - виновато и как бы поучая возразил Глушак. - Сила

у них теперь!.. Головою стену не прошибешь! - Он заметил: Хролиха согласно

кивала. - Не момент!

Хрол снова сморщился:

- Слизняки!..

Еще выпили; долго - Глушаку тоскливо стало - молчали. Хролиха

попробовала было нарушить молчанку, но Хрол так глянул, что она онемела.

Сидела, почти не двигаясь, со страхом поглядывая на Хрола. Тот только

глазами указал на дверь - и она исчезла.

Хрол сидел, уставя куда-то все тот же тяжелый взгляд, только пальцы,

заметил Глушак, зашевелились нетерпеливо, сильно. Стало даже не по себе

один на один.

- Подстеречь - да!.. - Кривые пальцы сжались, скрутились. - Чтоб и не

крякнул! - Уставил глаза в Глушака, скривился: - Не с кем... Слизняки!..

Глушак сказал, что ГПУ только и выжидает, когд-а поднимет голову

кто-нибудь: сразу прилетит, сразу - под револьверы; но Хрол только

поморщился. Хорошо, вовремя появился Хролов парень, загорелый, живой,

пожал сильно руку, присел к столу. В уголках тонких, сжатых губ мелькнула

приветливая улыбочка. Глушак охотно ухватился за его расспросы про Евхима,

повел более легкий разговор.

- А ты чего ж, не думаешь жениться? - поинтересовался нарочито весело

Глушак. Вспомнил вдруг его прозвище: Цацура.

- Да вот, ждать, поглядывать приходится! Черт же его знает, что еще

будет! - Цацура засмеялся. - Нужен ли еще теперь тот хомут - женка.

Глушак, хотя и уловил намек на Евхима, засмеялся невеселой Цацуровой

шутке. Похвалил за ум.

Еще тревожнее было на душе у Глушака, когда ехал от Хрола. Брал

напрямую, через болото; хоть дождей давно не было, конь то и дело хлюпал в

черном, болотном киселе, увязал до колен, выше колен. Болото здесь было не

очень широкое, только вправо и влево сплошь зеленели кочки.

Сколько видели глаза - по обе стороны кочки, осока, редкие чахлые

кустики, а впереди берег поднимался недалеко.

Только вблизи берега перерезала болото речка, через которую

перебирались вброд. Здесь было набросано немного ветвей, но, гнилые,

осклизлые, они были так втоптаны в жижу, что и на них конь увязал по

брюхо, а речная вода достала Глушака на возу. На самой середине речки чуть

не увязли совсем; Глушак думал уже, что придется лезть в грязь, помогать

коню, но конь все же вытащил телегу на берег.

Здесь уже недалеко была твердая дорога, колеса покатились по песчаным

колеям.

Глушак как в тумане видел и это болото, и голое песчаное поле, и теплый

соснячок у дороги. В ушах засело, не умолкало брезгливое Хролово:

"Слизняк!"; слышал все время: "Так и надо вам!.. Раздавят вас!.." Спорил,

мысленно доказывал: не время, не момент, знал, что нечего и зубы

показывать - обломают сразу; а Хролово: "Слизняки!" - все бередило его.

"Ухватись только за чью-нибудь шею пальцами своими - рубанут так, что и

руку не вернешь! Не то что руку - аи голову! Сила, власть у них!

Ге-пе-у!.. Было время, когда поляки, немцы были, - сплыло!.. Остается

только ждать, когда господь снова вернет!.." Но когда вспоминал Апейку,

налог, который ждал его в Куренях, злоба, огромная, на весь мир,

захлестывала всего, все рассуждения. Нельзя было ждать. Не было мочи

ждать. Надо было делать что-то. Что?!

Только распряг коня, зашел в хату, не успел разуть мокрые кожаные