Люди на болоте. Дыхание грозы

она не кляла, не упрекала, только всхлипывала и всхлипывала однообразно,

нудно... У него не было ни сочувствия к ней, ни сожаления о том, что горе

это - из-за него. Безразличным был к ней, безразличным и к ее печалл...

Ни жалости к ней, ни сожаления о своем поступке не было и тогда, когда

ночью лежали рядом. Привычные, в голову лезли заботы - о скотине, о

недостроенной хате; течение мыслей этих все время прерывали то

воспоминания и раздумья о Ганне, то подробности последнего дня. Бугай

поганый, уколол как!.. Прокоп - медлительный - долго не мог сообразить,

как быть! Сидел все, молча тюкал!.. Как оно теперь повернется: не придут,

видно, уже - одному кончать надо будет!..

"Ганна в етой хате жить будет!.. Сговорились, что к Василю перейдет!.."

Набрехал на всю улицу, да и пошел, как будто правду сказал!.. Со злостью

на Бугая - не впервые за эти ночи, - милая, неотступная, вошла, овладела

Василем мысль-мечта: если б можно было, если б и правда Ганна хозяйкой

стала! Все было бы тогда у него, все, чего не хватает! Счастье было бы

полное - не видимость!.. Будто въявь - не впервые уже - увидел, как Ганна

хлопочет у печи, как ходит по двору, - ив груди болью отозвалось!

Мысли прервал плач ребенка, проснувшегося в люльке у кровати. Василь

подождал, когда Маня, лежавшая ближе к ребенку, возьмет веревочку от

люльки, покачает, но она словно и не слыхала. Ребенок не унимался, кричал

все громче.

- Возьми покачай, - не удержался Василь.

Она хоть бы шевельнулась. Василь разозлился:

- Не слышишь?!

Она была как неживая, как колода. С полатей слезла мать, взяла ребенка

на руки, начала ходить по хате, приговаривать:

- А-а... а-а... Спи, маленький... Спи, разумненький!..

Курочки все спят! Телятки, поросятки!.. А-а... а-а...

Она носила, баюкала, пока мальчик не утих, не заснул крепко, положила в

люльку, покачала его. Потом еще долго стояла в темноте, как бы не

соображала, что надо делать; спохватилась, поплелась к полатям, когда

что-то заговорил сквозь сон Володька.

- Уйду я! - вдруг тихо, твердо сказала Маня. В голосе ее послышалась

злоба. - Живи с етой своей!.. - Она не удержалась, завсхлипывала: - Мало

ей одного... своего!..

Василь промолчал. Не обнадежил, не успокоил. В голову вновь лезло: что

ж будет с хозяйством, с конем, с землей, которую дал тесть? Среди этой

хлопотной неопределенности не давали покоя мысли о Ганне, сожаление, что

не повидались сегодня. Это неожиданное осложнение в семье не позволило

прийти в условленное место, а она, Ганна, видно, ждала!.. Ждала - и не

дождалась! А повидаться надо было, даже теперь... Теперь так особенно надо

было б...

Он не знал, что Ганна в тот вечер жалела также, что не может прийти...

9

Они встретились через три дня, - встретились, хотя уговора не было:

просто подсказало чутье. Первая пришла Ганна; идя загуменной дорогой,

осмотрелась, остановилась в темноте возле Василева гумна, прислонилась к

стене.

"Неужели не придет, не увидимся?" Ганна стоять не мо!ла спокойно от

мысли, что так может случиться. Вслушивалась, вглядывалась, дрожа от

нетерпения. Едва заметила темную фигуру, шедшую со двора, едва узнала, что

он, - дрожь охватила еще сильнее.

- Я уже. боялась! - сказала тихо, откровенно. - Не догадается, думала!..

Он помолчал. Не взял ее руку, не обнял.

- Я и вчера приходил... Думал: может, придешь...

- Нельзя было мне... Сегодня... чуть вырвалась к своим... Насильно,

можно сказать...

- И за мной смотрят: не верят...

Между ними была та же сердечность, что и в прежние встречи. Но прежней

близости, взаимности, странно, уже не было. Вместе с ощущением близости,

непрошеное, неизбежное, чувствовалось еще что-то третье, - стояло меж

цими, не позволяло им быть близкими. Особенно это третье сдерживало Василя

- Ганна это ощущала остро, обиженно.

- Знаю уже... Мачеха сказала... как у тебя было... - говорила она,

стараясь не замечать его сдержанности. - Как Прокоп ушел...

- Ушел... - Василь за тем, что она сказала, угадывал еще вопрос: а как

же с Маней будет? - но не ответил ничего. Не хотел ни говорить, ни думать

об этом. Сам не знал.

То, что стояло меж ними, отдаляло, было неясное, неподвластное им,

тяжелое. Они с минуту молчали, близкие и далекие.

Ганна вдруг попыталась переступить межу, нарочито весело, задиристо

усмехнулась:

- Вот и нечего бояться! Знают все!

Василь не засмеялся.

- Знают ..

- Не так оно страшно, как казалось!..

Василь помолчал. Его молчанье не только не остановило ее, а как бы

придало еще большей решительности - Потерплю еще немного, - сказала она

удивительно легко. - А там!..

Василю казалось: Ганна вот-вот засмеется! Он хмуро поинтересовался:

- Что - там? ..

- Кину все! Пусть оно сгорит! - Как о давно обдуманном, сказала уже без

смеха: - Уйду!

- Куда ето?

- Хоть куда! Куда глаза глядят!

- Скажет же!..

- Решила - и пойду! Только того и свету, что Курени!

Чем пропадать тут век, дак, может, найду что!.. - Она говорила все

горячее, серьезно. - В Мозырь пойду, а то и дальше! Только бы подальше

отсюда! Чтоб,Корчей и духу не било! И не видно, и не слышно!.. - Ганна

вдруг добавила откровенно: - Вот если бы ты был!..