Люди на болоте. Дыхание грозы

каждое длиною чуть не на целый квартал; весь же университетский городок

был настоящим городом в городе: забор строительной площадки окружал ни

мало ни много - несколько кварталов. Занятая созданием большой индустрии,

страна не жалела ни рабочих рук, ни материалов, чтобы создать молодежи

все, что необходимо для учебы, для образования...

Апейка не сразу нашел то единственное кирпичное здание в два этажа, где

у самой железной дороги теснился пока университет. Стены здания снаружи

были когда-то -лобелены, теперь дождь смыл побелку, ветер налепил угольной

гари да пыли, здание выглядело так неприглядно, что Апейка и не подумал

бы, что здесь может быть университет! К тому же и добраться до него было

не просто: всё вокруг огородили, можно было пройти только по узкому

коридору меж заборами, со стороны железной дороги. К счастью, когда он

разыскивал университет, ему встретилась студентка, приветливая, русая

девушка, в кожушке и в платке, очень похожая на своих юровичских ровесниц.

Девушка в кожушке и довела Апейку до университета; приветливая,

стеснительная, с покрасневшим на холоде острым носиком, сказала, где может

быть секретарь комсомольской ячейки, торопливо замелькала подшитыми

валенками по лестнице на второй этаж. Апейка осмотрелся: здесь, где ходили

молодые парни и девчата с книгами, где со всех сторон смотрели то

расписания занятий, то стенгазета "За большевистские знания", то

объявления о собраниях, о вечерах, его как-то особенно растревожило

сожаление, что не пришлось самому побыть студентом. "Не потолкаешься

никогда в студенческой гурьбе... Ни забот, ни радостей этих не узнаешь

уже... Окопы, да госпитали, да газета под сельсоветской коптилкой - все

твое студенчество...

Поспешил родиться - будешь век неучем. Всю жизнь... - Апейка сдержал

себя:

- Ничего, старик. Другие поучатся.

Умей радоваться за других. Смена какая идет, видишь - красивая,

культурная!"

В комнате, которую ему показала девушка, было двое студентов. Один -

черненький, плечистый, в затасканной, но какой-то особенной вельветовой

куртке; другой - русый, с милым по-детски хохолком, в сатиновой синей

рубашке и пиджачке. Русый, с вихорком, ответив на приветствие, вежливо

попросил Апейку подождать минутку: вот только закончит разговор с

товарищем. Рассуждали о спектаклях: для чего-то выбирали спектакль; сразу,

как условились, черненький распрощался, весело, лихо стукнул дверью, и

русый вопросительно посмотрел на Апейку. Это и был секретарь ячейки.

Когда Апейка назвал себя, свою должность, он доброжелательно подал

руку, от души пожал Апейкину. Пожатие было сильным, чувствовалось, что

руке этой приходилось трудиться.

Было и во взгляде его очень светлых, будто прозрачных глаз что-то очень

хорошее, дружелюбное; и по разговору, и по манере держаться чувствовалось,

что парень простой, искренний. Это впечатление дополняло то, что воротник

косоворотки был расстегнут; как бы показывал: вся душа нараспашку.

- У меня к вам важное дело, - сказал, предупреждая, Апейка.

- Без важного дела вы, наверно, не зашли бы сюда. - улыбнулся

добродушно парень. Он как бы давал понять, что готов помочь всем, чем

может.

- Я хочу узнать, что на самом деле было с... - Апейка на мгновение

запнулся: как лучше назвать, - с Алесем Маевым? Вы, конечно, знаете его и

его поступок?

- Знаю... - Апейка заметил, как в прозрачных глазах появилось что-то

сдержанное, настороженное. Парень будто ушел в себя. Спросил: - Вы кто ему?

- Я учил его...

Парень не понял:

- Как учили?

- Учил в школе. Учителем был его...

- А-а... - Внимательные глаза смотрели, ждали еще чего-то.

- Первые стихи читал. И потом следил по возможности.

Больше - по газетам... - Апейка объяснял спокойно, мягко, как старший

товарищ.

Парень удивленно молчал. Был уже хмурый, очень серьезный, как бы не

хотел начинать или не знал, с чего начать.

- Так что же было на самом деле?

- Что ж, расскажу, - сказал парень вдруг деловито. - Только - коротко.

Здесь одно дело как раз ждет. Расскажу главное... Это неприятная

история. Нелриятная для всей ячейки, для всего университета... В этом и

наша вина, комсомольской ячейки, не отказываюсь. Проморгали, выпустили из

виду. Комсомольца, товарища отдали, можно сказать, сами в чужие руки. Сами

не вели воспитательной работы, те и воспитали. Воспитали по своему образу

и подобию. Для нас это большой урок - и на сегодняшний день и на

завтрашний... - Апейка и по пути сюда и начиная разговор еще надеялся на

лучшее, на то, что все окажется если н"е совсем благополучным, то, во

всяком случае, не таким плохим, чтобы беспокоиться зачсудьбу Алеся, - и

вот с каждым словом парня видел, что произошло самое худшее. - Парень был

наш, - били Апейку слова сожаления. - Был наш. - "Почему "был"

наш?" - отозвалось в Апейке несогласием, но он сдержал себя. - Мы

верили ему. Надеялись на него, как на комсомольца, товарища! А вот,

проморгали, и бывший товарищ откололся.

Откололся, а затем покатился вниз. Докатился до того, что стал

прислужником нацдемов! Прислужником врага!..

- Вы убеждены в этом? - сдерживаясь, сказал Апейка.

Секретарь комсомольской ячейки глянул на него, будто не понимая.