Люди на дороге жизни. Журнальный вариант

Все эти людоедские цифры Карамзин знал наверняка, ибо и сам доволь­но долго был в Европе, и за двести с лишним лет до его писаний сведений о жизни зарубежных правителей, их делах в Россию поступило немало. Путь многих из них был таким кровавым, что на этом фоне “жестокость” Ивана Ва­сильевича Грозного для нормального историка выглядела бы результатом подростковой драки. Но не для Карамзина. Почему? Ответ надо искать в его идеологических воззрениях.

Совсем молодым человеком, в 18-летнем возрасте он вступил в масон­скую ложу “Златого венца”. Масоны не любили всё русское — Карамзин не стал исключением. Зато перед тиранами французской революции, которые залили страну кровью, благоговел. Робеспьер, Дантон и другие деятели бы­ли его кумирами. А то, что велели убить заключённых в тюрьмах, дабы не тра­титься на их пропитание, на это можно было не обращать внимания — необ­ходимость!

С восторгом Карамзин говорил и о Наполеоне. В своём журнале “Вестник Европы” писал, что только безумец может не видеть счастья для Франции в лице Бонапарта.

Получив официальный статус придворного историографа вместе с солид­ным жалованьем, он решил славить династию Романовых против прежней — Рюриковичей. Последним великим Рюриковичем был Иван Грозный. Ошель­мовать его, показать самым кровавым злодеем династии означало дискреди­тировать всю династию. Так формировался взгляд Карамзина на Ивана Гроз­ного, выстраивался подход к оценкам его личности. Знаменитый церковный историк Николай Дмитриевич Тальберг говорил, что Карамзин буквально не­навидел Грозного. Можно ли при таком отношении ожидать объективного, беспристрастного, как это свойственно нормальному историку, показа исто­рической личности? Поэтому в источниках Карамзин старался найти то, что отвечало его замыслу: представить Ивана IV в уродливом свете. Неудивитель­но, что серьёзные учёные и сразу после выхода карамзинского труда, и по­зднее отрицательно отнеслись к методам его работы. Советский историк Да­ниил Натанович Альшиц очень жёстко критиковал выбор Карамзиным источ­ников. Подлинных документов в виде актов и других объективных материалов было мало. Зато тенденциозных сведений, порождённых острой политичес­кой борьбой второй половины XVI века, лживых записок случайных иностран­цев, политических памфлетов, откровенно клеветнических, сознательно изо­бражающих Россию в чёрном цвете, — этого “добра” появилось в изобилии. Чего стоила продукция полевой типографии польского короля Стефана Батория! Он раньше других понял стратегическую роль информационной войны и открыл поток печатной лжи о русском государстве и царе Иване Грозном, с которым воевал. По всей Европе стали распространяться картинки с изоб­ражением ужасов, которые якобы творят русские в захваченных городах. Они отрезают головы мирным жителям, грабят их, бесчинствуют. Никакой контр­пропаганды поначалу не было, и эти фальшивки, где в зверском виде изоб­ражался русский царь, становились лжесвидетельствами.

Или возьмём переписку князя Андрея Курбского с Иваном Грозным. Ну, какая может быть объективность в посланиях Курбского, бежавшего в Литву и начавшего сотрудничать с врагами российского государства? Карамзин и его либеральные сообщники объясняют бегство Курбского летом 1563 года опасением за свою жизнь от беспричинного гнева Ивана Грозного. Однако ис­торики выяснили, что он бежал, боясь разоблачения. Открылась его тайная переписка с литовской властью, где на него рассчитывали как на ценного ин­форматора. Ведь князь входил в близкое окружение царя, знал военные и другие стратегические секреты государства. Первое, с чего он начал, — вы­дал людей, сочувственно относящихся к России.

Выдающийся русский учёный, сподвижник Петра Великого Василий Ни­китич Татищев создал первую основательную “Историю России”, где обобщил все известные к тому времени документы и критически проанализировал их. Взгляды Курбского Татищев резко критиковал, считая его чрезмерно прист­растным и потому необъективным. По тем же причинам Василий Никитич при­зывал не обращать внимания на мемуары иностранцев об Иване Грозном.

А вот правление Ивана IV оценивал весьма положительно. Он считал, что о доблести царя и о значении его для русской истории сказано очень мало. При этом Татищев ругал тех, кто видел в Грозном лишь жестокого тирана.

Но именно таким выводил ненавистного царя Карамзин, опираясь на вся­кого рода сомнительные, а то и просто фальшивые свидетельства. Один из примеров тому — якобы убийство Иваном Грозным своего сына Ивана. Об этом Европа узнала из сочинения папского посла Поссевино.

Иван Грозный хотел заключить перемирие с Польшей и для содействия в этом обратился к Папе Римскому. Тот решил, что наступает удачный момент, чтобы в русском государстве православную веру сменить на католическую. Для обработки царя Ивана IV послал своего легата Поссевино. Перемирие бы­ло заключено, и посол подумал, что его задача скоро будет выполнена. Но русский царь заявил ему, что веру отцов менять не пристало.