Люди неба

– А когда вы впервые задумались о монашестве?

– Я вообще не задумывалась о монашестве, упаси Господи. Ни о каком монашестве я не думала. Я жила себе и жила. Просто, когда меня пригласили поговеть в монастырь в Иваново, я опять побежала к батюшке: «Батюшка, можно ли мне поехать в монастырь?» Он говорит: «Поезжай». И вдруг сама сказала, даже не знаю, откуда это взялось: «А вдруг постригут?» – с испугом. Он говорит: «Ну, на это воля Божия. Господь только приводит в монастырь, и то за руку, за ручку». И я спокойненько поехала поговеть в монастырь. И в первую неделю поста, в среду, там, в приемную вошел архиепископ Амвросий. Высокого роста, такой, ну, просто из другого времени, может быть, даже из середины XIX или начала XIX века, я его так восприняла. И он подошел, там еще стояли послушницы, и я просто стояла, ошеломленная величественным видом этого архиерея.

Он подошел, взял платочек и подвязал мне, знаете, так, с подбором, и вручил четки. Я поцеловала его руку, ошарашенная, взяла четки. И для меня это было как будто бы что-то происходит, я в этом участвую, но я это вижу со стороны. Он меня благословил быть послушницей, и я стала…

Это было в среду, меня постригли вместе с Валей, была еще такая послушница. Ну, матушки сказали: «Ой, это по блату». Ну, какой блат? В монастыре нет блата.

– Вы были готовы к этому?

– Нет, конечно. Нет, внутренне, где-то очень глубоко, я согласилась с этим. Может, оттого, что у меня были мои двоюродные бабушки монахини, и вот это где-то там прозвучало, в генах.

А потом, когда он постригал, я умерла. Вы знаете, вот можете себе представить, стою на ногах, но абсолютно мертвая. У меня нет ни чувств, ни мыслей, ну, все застыло. По-моему, даже кровь не бегала по жилам. Я только вот в вертикальном состоянии. И постепенно, когда эти ножницы чик-чик-чик, их я только услышала, четыре раза, это чиканье.

А потом стала оживать, когда владыка начал… Вот, значит, надели подрясник, надели рясу, значит, подрясник, апостольник, рясу, клобук, я потихонечку стала оживать, а то была просто исключительно мертвая. В тот момент я особенно ничего не осознавала. Я только чувствовала, что я подвешена, что, например, вот мы ступаем по земле и чувствуем пятками стопы, что мы идем по земле, а я не чувствовала. Я ходила как будто по воздуху, ну, такое было ощущение.

– Как сын воспринял вас в новом обличье?

– Он был подростком, и ему это очень понравилось. Он сказал… Я, правда, это повторяю много раз, он сказал: «Это круто, мама». Ему это понравилось. Хотя потом, конечно, это и на него… Ну, когда начались скорби, естественные в иночестве, то моему мальчику тоже досталось.

– Когда вы вернулись в Москву и стали ходить по московским улицам в облачении, каково вам это было?

– Да, да. Мне дали такое послушание – ходить в облачении. Владыка сказал, что это будет молчаливая проповедь. И я честно ходила в облачении, но это был ужас. Я живу ведь недалеко от Курского вокзала, в метро надо идти. На меня плевали, кто-то шарахался, кто-то хотел плечом задеть. Ну, во всяком случае, это совсем непростая история, ну, тем более это в начале 90-х годов. В 1993 году я была пострижена. Сейчас-то ко мне привыкли, по всей вероятности, и потом, много ходят в рясах уже… И другое отношение, в общем, достаточно такое благожелательное, скажем, так что… А так вначале… в 90-е годы это было… Один мужчина столкнулся, мы, правда, с матушкой шли вдвоем, еще приехала ко мне из монастыря. И он так оторопел – две, значит, в монашеском… И из него вырвался поросячий какой-то визг. Мужчина, здоровый в плечах, а запищал, как поросенок. Ну, я была поражена, а матушка говорит: «А это они в нем, они в нем… Они в нем, так сказать, напугались».

– Вы бы хотели жить в монастыре, а не в Москве?

– Затрагиваете мою больную струну. Конечно, это было бы… Но при чем здесь мое желание? Видите, как Господь устраивает, по-своему, по-другому. Поэтому я и, как вы говорите, хотела бы, не хотела бы, но ведь это же послушание. Сверх моего хотения есть что-то, что определяет мою жизнь так, как определяет. Прошлый год я была исполняющей обязанности игуменьи Свято-Елизаветинского монастыря в городе Алапаевске, и я прожила там почти год, в общем-то, так сказать, самой-самой монастырской жизнью, с самыми-самыми всеми проблемами, что связано с монастырем, со строительством, с болезнями своих сестер, со всем, со всем. Так что для меня эта жизнь очень даже понятна и близка. Но послушание мое такое.

Мне просто сказали: «Иди в Алапаевск игуменьей, исполняющей обязанности». – Я пошла. – «Спасибо, матушка, за ваши труды», – и я пошла обратно.