Люди неба

– Я знал, что существует Церковь. Я был крещеный, я заходил в храмы, я ставил свечи, но не исповедовался, не причащался, на службы не ходил. Мне было некогда. Я думал, я всегда успею. У меня мама русская, а папа – мусульманин. И родители решили, что я сам должен выбрать веру, поэтому я не был ни мусульманином, ни крещеным до 10-го класса. В 10-м классе я решил, что хочу покреститься, и в монастыре меня крестили. Вот как-то мне захотелось. То есть на тот момент ничего не произошло такого сверхъестественного. Никто не заболел, ни я не заболел, все было нормально. Вот почему-то у меня появилось такое желание.

Как я стал монахом

Все изменилось в одночасье. Тимур оказался в больнице. Срочная операция, большая потеря крови и диагноз, несовместимый с жизнью.

– Вот просто в один прекрасный день – раз – и мне стало плохо. У меня начались сильные боли в позвоночнике, и мне вызвали «Скорую». Я не мог ни шевелиться, ни передвигаться, ничего. Болезнь приходит всегда нежданно. А у меня еще как раз в этот период была подготовка к новогодним праздникам, то есть закупка товара и всего остального. Я же на тот момент бизнесом занимался, и поэтому мне надо было быстро снять вот эту боль и вернуться к нормальной жизни, чтобы заняться своими насущными делами, так, скажем, на тот период.

– И какой у вас был диагноз?

– Ну, я проснулся в реанимации. Там очень много приключений было во время этих всех операций. Я после первой операции проснулся в реанимации… Еще не проснулся – пришел в себя оттого, что меня кто-то бил по щекам. Я открываю глаза, и первое, что я слышу: «Ой, он живой». И я остатками сознания понимаю, что что-то веселое началось. Мне говорят: «Нужна повторная операция». А я им говорю: «Не-не, никакой операции. Я хочу спать, все, без операции, отстаньте от меня». Они мне говорят: «Ты не понимаешь. Ты умираешь, у тебя очень большая потеря крови». На тот момент была потеря двух литров крови уже. Меня срочно перевезли в операционную. А так как меня оперировали первого, меня оперировал академик Гостищев, соответственно, он еще не успел уйти домой, это буквально часа через два после операции, если не меньше, меня тут же обратно везут в эту операционную, на этот же стол операционный. И в этот момент я отключился. Как мне врачи потом сказали, была остановка сердца.

Потом я пришел опять в себя, только опять в реанимации, и справа от меня я в окне увидел храм. И я так подумал: ну, раз храм я вижу, уже не в плохом месте. А потом думаю, интересно, если я умер, там тоже храмы есть? Но когда я услышал голос соседа, который задал тот же вопрос: «Ты живой?» – я ответил: «Да». Он говорит: «Вроде и я живой, значит, мы еще здесь».

Диагноз я сразу практически узнал. Утром в реанимацию почему-то пустили маму, это уже для меня был какой-то сигнал – в реанимацию родственников просто так не пускают. Через пять минут зашел весь консилиум врачей, которые стали говорить, что мне удалили. А я поступал когда-то в медакадемию, не поступил, не знаю, к счастью или к сожалению, и я немножко читал на тот период, я знал, что при чем делается. Я сразу задал вопрос: «У меня онкология?» И по реакции врачей я понял, что, скорее всего, я угадал. От меня, естественно, скрывали, ну, у всех больных состояния психические разные. И потом, задавая какие-то невзначай, каверзные вопросы друзьям, родственникам, я потихоньку стал выяснять, что у меня. Ну, потом уже, перед выпиской, мне сказали в больнице, что у меня образование в брюшной полости со множественными метастазами. То есть оно ниоткуда, ни к чему не относящееся, просто опухоль, и все. Четвертая стадия. Четвертая со множественными метастазами, то есть это самая последняя стадия.

– И какие были прогнозы? Что говорили врачи?