Люди огня

— «Его свет — точно ниша[33]; в ней светильник; светильник в стекле; стекло — точно жемчужная звезда»! Свет Аллаха на нем. Свет Аллаха проникает через него в мир, как через распахнутые врата. А потому сражайтесь со сторонниками Эммануила-Даджжала. И мы здесь, чтобы сражаться до конца. Он зря надеется запугать нас убийством наших родственников и единоверцев. Все, кто сегодня будет убит Даджжалом, тут же окажутся в раю, в тех садах, под которыми текут реки. Они будут возлежать на ложах расшитых, в зеленых шелковых одеждах и «черноокие большеглазые, подобные жемчугу хранимому, которых не коснулся до них ни человек, ни джинн — в воздаяние за то, что они делали». И мальчики вечно юные подадут им чаши, сосуды и кубки из текучего источника, и плоды, из тех, что они выберут, и мясо птиц, из тех, что пожелают. И «не услышат они там пустословия и укоров в грехе, а лишь слова: „Мир, мир!“»[34] Пророк, да благословит его Аллах и да приветствует, завещал не оплакивать мертвых. Сейчас смерть — благо, а война — долг и закон.

Эммануил видел это по телевизору. Он сжал губы так, что они побелели.

— Ах, вот как! Не видеть тебе аль-Джанны, Фатима, «королева женщин»[35]! Никогда! Где здесь ближайший аэродром? Я лечу в Рим!

— А Дварака?

— Пусть висит.

Я отправился с Эммануилом. Мы кружили на вертолете над площадью. Холодно, промозгло, туман. Виден грязный поток Тибра и серая громада замка Святого Ангела. Заложники сидят прямо на асфальте, несмотря на холод и морось. Три дня не простоишь.

По нам разряжают пару магазинов.

Не достают.

Эммануил берет сотовый.

— Начинайте!

Это сигнал к штурму подземных коммуникаций.

А здесь? Террористы стоят по колоннадам между статуями святых. Я помню, что статуй сто сорок. Судя по расположению, шахидов не менее двухсот. Я с содроганием жду, что вздуется и поднимется асфальт площади, лопнет, как нарыв, и люди полетят в тартарары, превращаясь в кровавое месиво.

— А здесь, Господи?

— Здесь будет казнь, Пьетрос.

Кажется, становится светлее. На площади блестит вода.

Я поднимаю голову.

Небо клубится и разрывается, обнажая рваный лазоревый лоскут. Луч света, как нож, падает на площадь.

Казнь здесь уже была. Я помню. Я уже знаю, что произойдет.

Сверкает молния. Грохот. Смотрю на площадь. Асфальт цел. Зато порядка двухсот людей-факелов пылают на крыше колоннады. Мгновение — и только пепел.

На площади — движение. Люди встают на ноги. Усталые, грязные. Смотрят вверх.

У Эммануила звонит телефон.

— Да, Марк, мы начали. Ничего не… Проклятье!

— Что, Господи?

— По-видимому, аккумулятор. У Марка.

Еще бы! Как только прожил почти трое суток? Хотя конечно Марк — человек экономный, и при этом любит хорошую технику. Если выключать телефон после каждого звонка и не болтать попусту — дотянуть можно.

От храма слышен шум вертолетов. Я оборачиваюсь. На крышу Сан Пьетро сброшен десант. Теперь парашютистов не достанешь с колоннад. Некому доставать. Штурмуют окна по периметру купола и под сводом.

Опять телефон.

Господь кивает.

— Да, хорошо. Разминировали?

…

— Да, конечно. Не торопитесь.

Я вопросительно смотрю на него.

— Нельзя дать гарантию, Пьетрос. Там все забито тротилом.

Мы снижаемся. Зависаем метрах в пяти над площадью. Народ расступается.

Не рано ли? Взрыватели могут быть у тех, кто в храме.

— Спокойно, Пьетрос. Если я не хочу, чтобы что-либо взорвалось — оно не взорвется.

Я вспоминаю Францию. Маконские виноградники с неразорвавшимися бомбами. Но все равно не по себе.

Люди медленно покидают площадь, утекая с нее тремя ручьями на прилежащие улицы. Слишком медленно!

— Может быть позже? Вдруг они ждут только нашего приземления!

Эммануил усмехается. Кивает пилоту.

— Сажай машину!

Приземляемся нормально. Выходим. Эммануил решительно направляется к собору.

Звонит телефон.

— Да! — Господь говорит, не замедляя шага. — Хорошо. Вовремя.

Поднимаемся по лестнице. Входим. Народ расступается перед нами.

Я смотрю наверх. На хорах — спецназовцы. Наши.

Сквозь железную ограду карниза под куполом видны тела людей в черном. Под ним, по золотому фону латинской надписи: «Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою и дам тебе ключи Царства Небесного», по словам «Coelorum» и «tu es Petrus» стекает кровь.

Подходим к балюстраде вокруг спуска в крипту с мощами Святого Петра. Под балдахином Бернини, у центрального алтаря — два трупа: мужчина и женщина, рядом Марк и Мария. Живы.

Поднимаемся к алтарю. На платье у Марии дыры от пуль. Много. Крови нет. Эммануил смотрит на Марка. Спрашивает (почему-то мне кажется, что разочарованно):

— Ты жив?

— Я отдал пистолет Марии.

— И?

— Она поднялась из крипты на виду у всех. По ней стреляли. Она шла. Выстрелила в упор в этих двоих. Успела снять еще четырех моджахедов, пока ее не схватили. Но мы отвлекли внимание. Вовремя. Им было не до взрывчатки.

Господь кивнул, обнял Марию за плечи. Одной рукой. Она склонила ему голову на грудь, но он не сомкнул объятий.

Эммануил смотрел на убитых: Фатиму и двенадцатого имама.

— Снимите с него маску!