Люди огня

4. Махди должен явиться раньше Исы. Спустившись с небес, Иса должен встать позади Махди и молиться под его руководством, признавая превосходство Ислама и то, что его писание «Инджиль[53]» было искажено, а Коран является единственным истинным писанием.

(В мечети Омейядов Эммануил помолился. Правда, Махди там не было… Эльбурсовского Махди (Мухаммада Мунтазара) салафиты тоже не признавали и считали все учение о двенадцатом имаме дурным нововведением (бида)).

5. Махди должен установить господство Ислама на всей земле и уничтожить идолов.

(Понятно, а он даже синтоистов не пожег!)

6. Махди должен запретить и уничтожить суфизм, поскольку это бида и ширк.

(Ага! А он с Ибн-Араби обнимался!)

7. Махди должен установить на всей земле господство истинного ислама Мувахиддун (салафитов), остальные направления признав ширком, достойным времен джахилийи[54]. Он должен уничтожить всех многобожников (в том числе называющих себя мусульманами) приказав побить их камнями, как отступников или отрубив головы.

8. А потому Эммануилу-Даджжалу, кафиру, осквернившему Запретную Мечеть Мекки — джихад!

(Первый раз, что ли!)

На все это у Эммануила был один, зато очень весомый (многотонный) аргумент — Дварака. Они не долго бегали от нас по пустыне (по пустыне не побегаешь). Мы их нашли.

И Дварака зависла над бесконечными шатрами бедуинов.

Здесь, на стоянке, пустыня постепенно возвращалась в свое естественное безжизненное состояние. И только дальше, там, где кончались палатки — цвели холмы.

Мы с Марком иронизировали по поводу шахидов, которые бегают от джихада, но Эммануил не разделял нашей веселости.

— Партизанская война гораздо опаснее обычной. Они понимают, что не выдержат открытого столкновения. Тротил под домами и площадями, бомбы в автобусах и метро и по шахиду на каждый супермаркет. Тебе это понравится, Пьетрос?

Ответ был очевиден.

— А значит, они либо будут со мной, либо их не будет. Мне не нужно второй Площади Святого Петра.

Эммануил послал вниз посольство с ультиматумом. Ультиматум был круче, чем в случае Муридана. Мой Господь обещал, что, если салафиты в течение трех суток не сложат оружие — умрут все, кого накроет тень Двараки.

Послами он избрал меня и Марка.

Мы шли между шатров. Лениво жевали жвачку одногорбые верблюды, сверкали из-под паранджей глаза арабок, носились на конях худощавые бедуины.

Дул саба — благодатный восточный ветер, принося запахи цветов из ожившей пустыни.

Переговоры происходили в палатке шейха племени, которая отличалась от прочих наличием спутниковой антенны наверху, воткнутого копья у входа и телевизора внутри. Кроме шейха присутствовали главы кланов и представители салафитов. Последних можно было отличить сразу. Камуфляж вместо шерстяной рубахи и плаща бедуинов, блеск в глазах и показная воинственность.

Думаю, последние и нашептали шейху его ответ на ультиматум.

— Вы останетесь с нами, и Даджжал не обрушит на нас летающий остров.

— Вы думаете, что мы для него так важны?

— Иншаллах[55]! — сказал шейх.

— Помните, одно из имен Махди Ка'им (воскреситель)? Эммануил воскресит нас, если мы умрем. Вас — вряд ли.

— Кутиба.

То есть «судьба такой».

Я вздохнул. О чем еще говорить с фаталистами?

Обращались с нами сносно, кормили в основном финиками. Я вспомнил Синай. Не так уж далеко отсюда, учитывая сколько мы прошли за последний год. Поили молоком верблюдиц (за отсутствием воды). Еще была таинственного вида жидкая каша под названием «фасс» и трюфеля. Бедуины ели тоже самое. Мне было жаль их. Не салафитов конечно, а простых кочевников.

Я не сомневался, что Эммануил выполнит свое обещание, и бедуинов не спасет наше присутствие. Я даже обрадовался. Это перестанет надо мной висеть: смерть и воскресение. Все случится помимо моей воли. Сможет ли Эммануил воскресить тех, чьи тела впечатаны в землю под многотонным прессом Двараки? Не знаю. Мне казалось, что да.

Телевизор имелся только в палатке шейха (почто обременять любимого джамала (верблюда)!), зато радиоприемники были весьма распространены. По радио мы и услышали сообщение.

Эммануил повторил ультиматум и уточнил, что наличие его людей в лагере бедуинов не имеет никакого значения.

Наступил вечер. Солнце садилось над пустыней, красное, как ее пески. Ветер шевелил траву. В пределах лагеря мы пользовались некоторой свободой — впрочем, довольно призрачной, учитывая поголовную вооруженность бедуинов.

Я помню все до мельчайших подробностей: стариков, курящих возле шатров, играющих в пыли детей, хлопотливых женщин с закрытыми лицами, молодых бедуинов на конях, помчавшихся в пустыню. Вон облако пыли! Развлечение. Джигитовка.

— Резвятся, — мрачно сказал Марк. — А Господь не шутит.

Я помню, как солнце коснулось горизонта…

И тогда замерло облако пыли и начало оседать.

Я оглянулся:

— Что случилось?

И увидел старика, упавшего на бок рядом со своим кальяном и замерших в пыли смуглых детей, женщин, лежащих на земле, словно уснувших. И ни звука. Полная тишина.

Марк стоял рядом и курил. Точнее держал сигарету. Огонь дошел до пальцев. Марк выругался.

— То, что должно было случиться, — наконец сказал он.