Люди переменились

Герган ковырнул ногой рыхлую землю грядки, возле мощеной дорожки дворика, надул щеки, собираясь ответить, но вместо этого смущенно улыбнулся. Косев ласково потрепал его по плечу и строго заметил жене:

— Не до шуток сейчас.

— А ты что, хочешь сразу за серьезные дела приняться? — слегка обиделась она.

— Что, провал? — деловито спросил Здравко.

— Нет, — успокоил его Косев. — Поручили нам распространить марки для сбора средств в помощь политзаключенным.

— Это мы сделаем.

— Спрячь их пока где-нибудь.

— Надежнее всего спрячем, если сразу же раздадим их.

Пока Здравко разносил марки, наступил «гимназический час»[7].

С порученным делом он справился легко, и теперь возвращался к себе по темным улочкам. Вдруг навстречу ему вышли из переулка двое полицейских. Здравко украдкой огляделся по сторонам — спрятаться было негде — и на всякий случай сорвал свой гимназический номер.

— У гимназисточки какой засиделся, а? — насмешливо спросил один из полицейских.

— Угадали! — с напускной веселостью ответил Здравко.

— Самое время тебе сейчас, — и полицейский завистливо посмотрел на него, будто хотел сказать: «Живется же вам!».

Во втором полицейском Здравко узнал Митю Христова.

— Второй раз сегодня встречаемся.

— Знаешь его? — обернулся первый.

— Земляки, из одного села, — поспешил сказать Здравко.

— А мы на свадьбу, сослуживец наш женится, — сказал полицейский, почувствовав расположение к этому высокому, ладному гимназисту, который приходился земляком его приятелю.

— Старшина Иван Венков женится, — добавил Митю Христов и пошел дальше.

Его приятель кивнул Здравко и поспешил вслед за Митю Христовым.

«Номера срывают, начинают с этого, а после, — скрипели в мозгу Митю чужие слова, — устои подрывать принимаются». — Слова напирали с неосознанной злобой, и он сказал:

— Богатея одного сынок, сколько мне приходилось на них работать. Они летом дынями торгуют, а я…

— Тебе не случалось подцепить гимназисточку?

Митю Христов удивленно уставился на приятеля.

— Ну, пощупать, — пояснил тот.

Митю прищурился.

— Не доводилось, — признался он.

— Мне тоже. А некоторым из наших удавалось…

Дошли до квартиры Ивана Венкова.

Митю Христова смутили обращенные на него взгляды сослуживцев, и он поспешил сесть на предложенное ему место. Расхлябанная сетка матраца глубоко осела под ним, и он ухватился за латунные шишечки железной кровати. Понемногу освоившись, он оглядел комнату. От стен с накатанным валиком узором веяло свежестью недавней побелки. На одной стене висел портрет царской семьи, на другой — зеркало в деревянной рамке, какие продают на ярмарках троянские ремесленники. С него свисало белое полотенце. Митю посмотрел на молодую в шерстяном сукмане. Городская жизнь еще не наложила на нее своего отпечатка. Она тоже смущалась, чувствуя устремленные на нее взгляды мужчин. Заливалась густым румянцем, неловко подливала в рюмки. Кувшин словно пьяный покачивался в ее руках. «Стыд-то у них все на щеки вылезает», — вспомнив Тотку, подумал Митю и залпом осушил рюмку.

*

Летней порой звезды недолго задерживаются в ночном небе и гаснут прежде, чем к ним прикоснется заря. И подобно им, крестьяне тоже не залеживаются в постели.

Мглистая пелена спадала с Крутой-Стены, обнажались вершины гор, и пока Караколювец возился с буйволами, совсем рассвело.

— Немного косить осталось. Косу вчера отбил, сегодня поработает; бабку и молоток брать не буду, — говорил сам с собой дед Габю, топчась по гумну. Вскинул косовище на плечо и крикнул в открытое окно дома:

— Про буйволов не забудьте, не то испекутся они в хлеву!

Никто не ответил.

— Старуха, не слышишь, что ли? — заорал он.

— Да что мы, первый год буйволов держим! — высунулась Габювица из окна.

— Гляди, не забудь, — и Караколювец пошел к воротам.

Разгребая дорожную пыль широкими постолами, он покашливал, досадовал, что нет попутчиков, не с кем поговорить. Тропка показалась ему слишком крутой, и он пошел отлогим проселком. Но и по дороге никого не нагнал, хоть бы поздороваться с кем, а то прямо во рту пересохло. Вот и луг. Припозднился. Быстро насадил косу на косовище. Прошел несколько рядов, и коса начала цепляться за траву. «До болота дойду, там ее отобью». Посмотрел в соседний луг.

— Трифон, а Трифон, нет ли у тебя бабки да молотка? Вчера отбивал, да трава болотная притупила жало.

— Под дубом лежат.

Дед Габю сдвинул шапку на затылок, утер рукавом вспотевший лоб и пошел к дубу. Скоро молоток зазвенел о стальное лезвие косы. «Недовижу, могу и защербить». Пот тонкими струйками остывал по согнутой спине. «Петкану бы взять на себя всю работу, а я не могу… Сила уже не та», — думал он. Посмотрел на Бияза. Тот мерно взмахивал косой. За ним тянулся ровный ряд скошенной травы.

Спустя некоторое время Бияз вскинул косу на плечо и направился к дубу.

— Притомился? — радостно встретил его Караколювец.

— Задел об кротовину… Да разве это коса, совсем искосилась. Дед Габю, дай и твою отобью.

— Вот и ладно, а то недовижу я.

Трифон Бияз сел, положил косу на бабку, взял молоток, и под дубом словно колокольчик зазвенел. Караколювец растянулся на траве.