Люди с чистой совестью

На столе, в хате штаба Ковпака, карта правобережной Украины. На севере леса и болота Припятского бассейна. На юге — степи. Обозначен уже на карте самодельными отметками появившийся, по приказу Сталина, новый партизанский край. Черными жилками тянутся железные дороги. Узлы: Сарны, Шепетовка, Фастов, Жмеринка… Над картой склонились командиры: Ковпак, Руднев, Базыма, Кульбака, Бережной. Руднев, хмуро теребя ус, говорит задумчиво:

— Не эти же леса, дикие и непролазные болота послал нас завоевывать товарищ Сталин… Вот… — он кинул жестом на юг и показал узлы.

Ковпак согласился.

— Верно… Но без базы тоже немного навоюешь… Надо нанести удар… — он показывает на южные коммуникации.

— Но надо и ноги унести после такого удара… — добавляет Базыма в развитие этой идеи.

— Так что же? Расширить партизанский край… Организовать новый отряд, — уточняет идею Руднев.

— А если сочетать одно с другим? — спросил Войцехович несмело и стушевался.

Командиры сразу повернулись на его голос. Он немного осмелел и показал циркулем на Сарны.

— А верно, жирный паучок. Сводку! — приказал комиссар Горкунову.

Долго читал разведсводку молча.

Да, паучок живет жадной паучьей жизнью… Черные щупальца дорог гонят на фронт боеприпасы, войска…

— Гарнизон большой, — чесал затылок Базыма.

— Разведку какую посылал? — спросил меня комиссар.

— Боевую… не дошла. Заставы сильные на дорогах.

— Надо было агентурную попробовать, — додумал за меня Базыма.

— Посылал. Только что вернулась Анька-самогонщица.

Все заулыбались.

— И «языка» привела. Только чудной какой-то. Не то немец, не то поляк. «Проше пане» все говорит.

— Допросил? — спросил Ковпак.

— Еще не успел.

— А ну, давай их сюда, — махнул рукой командир. Взгляд его кружит вокруг паучка. Жирный паучок. Щупальца — черные щупальца железных дорог — раскинул он на север, на юг, на запад и, главное, на восток, туда, к Сталинграду.

Вошел комендант, а за ним Анька-самогонщица. Позади — солдат в невиданном еще нами обмундировании.

— Привела жениха, чернявая? — спросил Ковпак.

— Та привела, товарищ командир Герой Советского Союза, — ответила смело разведчица.

— Да где ты его подцепила?

— Пристал на дорози… Там такое говорить… Тильки трудно разбирать… А так — смехота…

— Немец, или мадьяр, или що воно такое? — спросил Ковпак, разглядывая форму солдата.

Тот понял и отрицательно замотал головой.

— О нени, нени! Нени герман. Нени герман. Проминте, пан офицер.

Ковпак вопросительно взглянул на разведчицу.

— Каже, что не герман он, — пояснила Ганька.

— Ага. А кто же ты? Ты хто? Румын, чи що?

Солдат молчал. Руднев подошел к нему.

— Имя? Намен?

Он посмотрел на Ганьку, она ему подморгнула.

— Я есть словак валечник. Вояк.

— Чешский солдат? — спросил Базыма, вспоминая чехов по австро-германской войне.

— Ано, ано, — обрадовался вояк.

— Не понимаю, — отозвался Базыма.

— Ано, яволь, да, эгэ ж… — сразу на всех языках забормотал солдат.

— Славянин, — сказал как бы про себя Руднев. — Всех против нас собрал Гитлер.

И вдруг солдат зарычал, как волкодав при запахе приближающегося зверя.

— У… Гитлер… У валька… война — у чешска матка сльозы… Гитлер это — шволочь.

Ганька весело засмеялась.

— О, такое он мне всю дорогу говорил. Так он того Гитлера сволочив всю дорогу… Так сволочив…

— Добровольно пришел? — спросил ее Ковпак.

— Пристал за городом. Говорит: дивичка… веди до партизан… Я уже и так и сяк… Щоб не провалить дела, думала уж — заведу в кусты… — и отчаянная девка, как недавно гранату, выхватила откуда-то из рукавов финку. — А он руки цилует, горькими слезами плачет. Ну, от и привела, — пряча финку, оправдывалась перед командирами она.

— Йо, йо, хороший дивичка, русска дивичка, — подтвердил солдат.

— Добровольно к нам пришел. Не боялся, значит, партизан? — еще раз спросил Ковпак.

— О, о, партизан! Корошо! Герман — капут! Гитлер — шволочь, — опять закипятился солдат.

— Сарны? — спросил его Руднев и повел к карте.

— Ано. Сарны — валька, война… Сарны — полк словаков… Гарнизон, — тыча себя пальцами в грудь и показывая на карту, говорил словак.

— А германов? — спросил Базыма.

— Германов нет было, до вчера. Вчера эшелоны пришли, — он показал на пальцах четыре эшелона, — эсэс… У-у-у, шволочь.

— Ага, верно. Я на вокзале была. Выгружались эсэсовцы, — подтвердила Ганька.

— А может быть, они проездом? — высказал надежду Войцехович.

— Нет. Я обратно уже по огородам выйшла. На всех дорогах нишпорят, а на заставах машины и танкетки стоят.

— А ну, выйди с ним в сени, — сразу резко оборвал беседу Ковпак.

Ганька, комендант и словак вышли.

— В лоб теперь не возьмем, — потер бритую щеку комиссар.

Базыма согласился.

— Снаряды на исходе, — осторожно поддакнул он.

— И окружением тоже… — продолжал комиссар.

— И патронов не густо…

Руднев мрачно вглядывался в карту.

— А его нужно раздавить. А раздавить мы не в силах, — и комиссар грохнул кулаком по карте.

— Одно ясно, ни в лоб, ни путем окружения взять мы его не в силах, — сказал сидевший до сих пор молча Ковпак.