– Как я уже упомянул, с самой первой встречи с византийской музыкой я был полностью ею очарован. И вот исповедуюсь вам: чем больше я ее изучаю, тем больше она очаровывает и воодушевляет меня! Думаю, что эта музыка совершенно соответствует своей цели. Назначение церковного пения богослужебное, его цель – возводить к мистическому смыслу слов, которые поются, а певчих и всех верующих делать участниками таинств. Это очень возвышенная, очень ответственная задача и цель. Конечно, чтобы музыка была исполнена подобающим образом, необходимо, чтобы и сам певчий своей жизнью свидетельствовал об Истине, всем существом жил жизнью Церкви. Это то, что больше всего восхищает меня в этом пении. Оно образует нас, образует жизнь, молитву, стояние пред Богом. Оно, если мы достойным образом приступаем к нему, постоянно создает в нас нового человека, лучшего, совершенного, подобного Богу. Оно учит нас открытости и смиренному стоянию перед Живым Богом. Атмосфера византийского пения подобна атмосфере той картины, когда маленький ребенок вдруг увидит мать. Он знает ее, он постоянно чувствует ее близость, но смотрение на нее каждый миг углубляет его любовь, постоянно доливает новые капли жизни в детское сердце. Дитя лишь молчит и смотрит на мать с радостью и абсолютным доверием, живет теплом, которое принимает от матери, ничего не ищет от нее, ему довольно, что у него есть любящая мать. Как-то так и мы, певчие, мне кажется, когда поем византийские песнопения, стоим и в безмолвии поем, в пении безмолвствуем, живя знанием, что Бог-Любовь смотрит на нас. Представьте, как это величественно! Несмотря на то, что мы грешные и искалеченные, Он нас бесконечно и неизменно любит. Мы постоянно грешим и постоянно показываем Ему свои раны и нечистоту, а Он нас молча любит и исцеляет. Как нам не петь Ему?
Вот, вкратце, о моем опыте византийского пения, которым дышит и гимнография, и само пение. Посмотрите богослужбеные тексты, особенно больших праздников, – они дышат мистической атмосферой этих живых отношений Бога и человека. Поэтому нет границы изучению пения, нет конца в совершенствовании. Пение – это молитва, отношение, которому нет конца в вечности. Каждый раз, когда поешь, – все по-другому. Живые отношения! Это то, что для меня самое прекрасное и, может быть, самое важное в византийском пении.
– Моему убогому сердцу ближе всего та музыка, которая очищает и питает, и это, конечно, византийское пение, кроме пения, люблю классическую музыку, особенно Моцарта! Иногда слушаю древнерусское пение, даже русские смешанные хоры. Люблю слушать и древние песнопения западной Церкви, периода до схизмы. К сожалению, в последнее время у меня мало свободного времени, но, когда выдается момент, с удовольствием слушаю такую музыку.
–
– Хочу я или нет, но состою в контакте с современной музыкой. Мне кажется, что образ жизни людей сегодня, здесь я подразумеваю западный образ жизни, способствует тому, что человек отчуждается от самого себя и от ближних. Эта пустота отчуждения, как мне кажется, чувствуется и в современной западной музыке. Не помню, чтобы я слышал в последнее время что-нибудь оригинальное, вдохновенное, что могло бы окрылить, утешить, изменить жизнь. Как правило, она окрашена в страстные и тусклые цвета. Хотя я не имею ничего против западной музыки, даже могу сказать, что люблю ее, но думаю, что она в наше время, как и все человечество, переживает большой кризис. Очень часто, как мне кажется, ей не хватает сути.
–
– Прежде всего, я очень люблю русский народ. И некоторые мои любимые святые, которых я почитаю и жизнь которых меня вдохновляет, – русские, особенно бы выделил святого Серафима Саровского и святого Силуана Афонского. Восхищаюсь глубиной и широтой, свойственной русскому народу. Эти удивительные просторы, которые существуют не только на русской земле, но и в русской душе, все это проявляется через прекрасный русский язык, литературу, поэзию, музыку, живопись, всегда пробуждает во мне чувство величественности и свободы. Очень уважаю стойкость и тонкость, которая вам свойственна как народу. Может быть, потому что я с Балкан, а у нас это несколько иначе.