Люди скорой. Честные истории о том, как спасают жизни

Я опускаю глаза на свою грудь и вижу пятна розовой пенистой жидкости на накидке и защитном экране. Я смотрю на них, но они неожиданно отскакивают от моей груди, повисают в воздухе и погружаются в трубку через клапан на дыхательном мешке. Я ничего не понимаю. Крохотные красные капли поднимаются над изголовьем кровати, словно пчелы, сбивающиеся в рой. Они летят через трубку прямо в легкие мужчины.

Неожиданно руки мои обретают способность двигаться. К своему ужасу, я делаю шаг вперед, выдергиваю эндотрахеальную трубку из шеи пациента и начинаю ее трясти. Теперь мужчина вообще не может дышать. Кровь и слизь исчезают с трубки, она становится девственно чистой. Прозрачная пластиковая упаковка взмывает с пола, как бабочка со сломанным крылом, и натягивается на трубку, которую я держу в руках. Мои пальцы начинают свой танец, и упаковка становится целой.

Я смотрю на пациента. Рот его наполнен кровью. В шее его отверстие. Оно тоже заполнено кровью. Воздух не поступает и не выходит. Он не может дышать. В моих руках появляется скальпель, я вонзаю его в отверстие в эластическом конусе гортани и удаляю конус. Когда я извлекаю скальпель, за ним тянется разрезанная кожа шеи.

Мне становится плохо. Сердце у меня бьется так сильно, что кровь стучит в висках. Руки судорожно дергаются при каждом ударе. Я заглядываю в рот пациента, пытаясь его интубировать, но там столько крови, что я ничего не вижу. Я не могу найти голосовые связки, трахею, дыхательное горло. Мне нужно ввести трубку в трахею, чтобы дышать за пациента – сам он дышать не может. В моей руке отсос. Он включен на полную мощность. Я удаляю кровь изо рта пациента, но стоит отвести руку, как кровь появляется вновь.

Кровь из отсоса льется в рот пациента, скрывается в его горле и глотке, возвращаясь в его легкие – словно из ванны вытащили затычку. Емкость на стене рядом со мной пустеет – кровь возвращается в тело пациента. «Это хорошо, – думаю я вслух. – По крайней мере, он получит какую-то кровь».

И тут же я одергиваю себя – в этом нет никакого смысла.

Настенный отсос в моей руке издает свистящий звук. Я вижу, что емкость сбора крови опустела. Крови больше нет. Я немного расслабляюсь. Я рад, что кровь кончилась: полный рот крови – это плохо.

У изголовья каталки кровь собралась в лужицу и покрыла лицо пациента. Я смотрю на эту лужицу и вижу, как она оживает. Поверхность ее дрожит и поблескивает в свете люминесцентных ламп – бриз пробегает по маленькому красному океану. Кровь собирается на простыне у головы мужчины и возвращается на его щеки, в его нос и рот. Я зачарованно смотрю, как кровь ползет вверх в нарушение закона гравитации. Кровь исчезает, и лицо мужчины очищается. Так во время отлива обнажается дно – и остовы погибших кораблей.

О нет!

Это Курт.

Курт, мой друг и коллега. Курт, медбрат, который научил меня очень многому – больше чем другие наставники и врачи. Каждый из нас, заступая на дежурство, надеется, что с ним будет дежурить Курт.

Он лежит на каталке. Лицо его заливает смертельная бледность. Он судорожно хватает ртом воздух, задыхаясь. Рот его открывается и закрывается, но организм не получает желанного воздуха. Глаза его открыты так широко, что кажется, они сейчас выскочат из орбит.

Господи, я должен что-то сделать. Он не может дышать. Я судорожно вспоминаю алгоритмы и методы, которыми не пользовался много лет. Все не подходит. Но сейчас у меня нет другого выхода. Какой-то далекий участок мозга отмечает, как моя собственная кровь течет вспять, из вен в артерии. Но сейчас не время что-то проверять. Нужно действовать.

Все кричат одновременно. В палату сбегаются взволнованные сотрудники. Курт – связующее звено, основа, краеугольный камень команды приемного покоя.

Я много лет с изумлением наблюдал, как этот сильный человек выявляет в людях все лучшее и притягивает к себе лучших. Иногда нам присылали дежурных сестер, они работали вместе с Куртом, попутно болтали с ним. Потом сестры сдавали смену и уходили. А потом, через неделю или месяц, я узнавал, что кто-то из них решал уйти из своих отделений или операционных и перейти на работу в приемный покой.

Когда Иисус говорил о «ловцах человеков», он наверняка имел в виду таких, как Курт. Тех, чье присутствие ощущается сразу, о ком говорят, ради кого стараются стать лучше. Уверен, что Иисус действовал через него. Но теперь Курт сам оказался в приемном покое. И умирал.

К его груди присоединены две большие липкие пластины. От них отходят провода дефибриллятора. Я вижу, как содрогается тело Курта, когда через его сердце проходят триста джоулей и возвращаются в дефибриллятор. И снова. И снова. И снова. Я вижу, как дефибриллятор лишает Курта его электричества, его жизни, его искры.

Смотреть на это невыносимо. Курт – один из лучших в приемном покое, мы все хотим быть похожими на него – и сестры, и санитары, и врачи. О нас он заботится не меньше, чем о пациентах. Если верно, что лучше дарить, чем получать, то в этом Курт лучше всех нас вместе взятых. Потому что он дарит всегда. Он никогда не говорит слова «нет».