Люди сороковых годов

- Ничего не надо! Вздумайте-ка только это вы завести, у вас все сейчас бедными притворятся. Мы ведь, мужики - плуты... Вы не то что позволяйте которому оброку не доносить, пусть он платит, как следует, а потом мне, что ли, хоть из оброку и отдадите, сколько пожелаете, а я в дом это к нему и пошлю, будто жалованья ему прибавляю, а коли не станет заслуживать того, так отдеру.

- Хорошо, я тебе буду отдавать, - сказал Павел, слышавший еще и прежде, что Макар Григорьев в этом отношении считался высокочестным человеком и даже благодетелем, батькой мужицким слыл, и только на словах уж очень он бранчив был и на руку дерзок; иной раз другого мужичка, ни за что ни про что, возьмет да и прибьет.

- Дворовым я завел, чтобы лучше пищу выдавали; не знаю, идет ли теперь это?

- Идет точь-в-точь так, это я слышал. Им ничего больше не надо прибавлять, будет с них, дьяволов!

- Будет?

- Будет! А то хуже избалуете. Вы когда думаете в деревню-то ехать?

- Ехать-то мне, - начал Павел, - вот ты хоть и не хочешь быть мне отцом, но я все-таки тебе откроюсь: та госпожа, которая жила здесь со мной, теперь - там, ухаживает за больным, умирающим мужем. Приеду я туда, и мы никак не утерпим, чтобы не свидеться.

- Где уж тут, утерпите ли... Господа тоже ведь избалованы насчет этого.

- Да, - подтвердил Павел, не вслушавшись в последние слова Макара Григорьева, - а между тем это может страшно ей повредить, наконец встревожит и огорчит умирающего человека, а я не хочу и не могу себе позволить этого.

- Нет, вам не надо туда ездить, - решил и Макар Григорьев, - пустое дело - бросить вам все это надо; может быть, здесь невесту настоящую, хорошую, с приданым найдете!

- Ах, кстати, - перебил его Павел, вспомнив при слове "с приданым" о деньгах, которыми так великодушно снабжал его Макар Григорьев в продолжение последнего времени, - не угодно ли вам принять от меня мой долг!

И с этим словом он вынул из сахарной бумаги один билет приказа и подал его Макару Григорьеву.

- Ну, что, успеете еще! - произнес было тот.

- Бери! - повторил Павел настоятельно.

Макар Григорьев усмехнулся только и положил билет в карман.

- Удивительное дело - какие нынче господа стали, - проговорил он, продолжая усмехаться.

- А что? - спросил Павел.

- Да так! Совсем не то, что прежние, - отвечал Макар Григорьев, бог знает что желая тем сказать, и ушел.

II

ОПЯТЬ ЭЙСМОНДЫ

Нельзя сказать, чтоб полученное Вихровым от отца состояние не подействовало на него несколько одуряющим образом: он сейчас же нанял очень хорошую квартиру, меблировал ее всю заново; сам оделся совершеннейшим франтом; Ивана он тоже обмундировал с головы до ног. Хвастанью последнего, по этому поводу, пределов не было. Горничную Клеопатры Петровны он, разумеется, сию же минуту выкинул из головы и стал подумывать, как бы ему жениться на купчихе и лавку с ней завести.

Чтобы кататься по Москве к Печкину, в театр, в клубы, Вихров нанял помесячно от Тверских ворот лихача, извозчика Якова, ездившего на чистокровных рысаках; наконец, Павлу захотелось съездить куда-нибудь и в семейный дом; но к кому же? Эйсмонды были единственные в этом роде его знакомые. Мари тоже очень разбогатела: к ней перешло все состояние Еспера Иваныча и почти все имение княгини. Муж ее был уже генерал, и они в настоящее время жили в Парке, на красивой даче.

- Ну, Яков, завтра ты мне рысачка получше давай! - сказал Вихров, когда Яков вечером пришел в горницу чай пить. Павел всегда его этим угощал и ужасно любил с ним разговаривать: Яков был мужик умный.

- Дадим-с, - отвечал тот.

- Завтра мы с тобой поедем в Парк к одной барыне-генеральше; смотри, не ударь себя лицом в грязь, - продолжал Вихров и назвал при этом и самую дачу.

- Слушаю-с, - проговорил Яков и на другой день действительно приехал на таком рысаке, в такой сбруе и пролетке, что Павел вскрикнул даже от удовольствия.

- Ну-с, Яков Петрович, - сказал он, усаживаясь в пролетке, - какого это завода конь?

- Мосоловского, - отвечал Яков, сидя прямо и внимательно поглядывая на лошадь, которая сердито рыла копытом землю.

- Трогай! Надеюсь, что на Тверской мы всех перегоним, - проговорил Павел.

Яков тронул: лошадь до самой Тверской шла покорной и самой легкой рысцой, но, как въехали на эту улицу, Яков посмотрел глазами, что впереди никто очень не мешает, слегка щелкнул только языком, тронул немного вожжами, и рысак начал забирать; они обогнали несколько колясок, карет, всех попадавшихся извозчиков, даже самого обер-полицеймейстера; у Павла в глазах даже зарябило от быстрой езды, и его слегка только прикидывало на эластической подушке пролетки.

- Немного осталось впереди-то! - сказал Яков, выехав за заставу и самодовольно оборачиваясь к Павлу: впереди в самом деле никого не было.

- Чудная лошадь! - воскликнул тот, смотря на это благородное животное, которое опять уже пошло тихо и покорно.

- У другого бы не стала она этого делать! - произнес Яков.

- Отчего же? - спросил Павел.