Люди сороковых годов

- Оттого, что человека чувствует!.. Знает, кто ею правит!.. - И Яков снова щелкнул языком, и лошадь снова понеслась; потом он вдруг, на всех рысях, остановил ее перед палисадником одной дачи.

- Здесь, надо быть, - проговорил он. Яков знал Москву, как свои пять пальцев.

Павел взглянул в палисадник и увидел, что в весьма красивой и богато убранной цветами беседке сидела Мари за большим чайным столом, а около нее помещался мальчишка, сынишка.

Мари, увидев и узнав Павла, заметно обрадовалась и даже как бы несколько сконфузилась.

- Ах, вот кто! - проговорила она.

Павел на этот раз почему-то с большим чувством поцеловал ее руку.

- А это ваш малютка? - сказал он, показывая на мальчика, подходя к нему и целуя того.

Ребенок как-то при этом ласково смотрел на него своими голубыми глазенками.

- А Евгений Петрович? - спросил Вихров Мари.

- Он дома и сейчас придет! - ответила та. - Поди, позови барина, прибавила она стоявшему около беседки человеку.

Тот пошел.

Через несколько минут маленький, толстенький генерал, в летнем полотняном сюртуке, явился в сад; но, увидев Вихрова и вспомнив при этом, что вышел без галстука, стал перед ним чрезвычайно извиняться.

- Ничего, помилуйте! - говорил Павел, дружески пожимая ему руку.

- Все-таки мне совестно, - говорил генерал, захватывая себе рукой горло.

- Простит, ничего! - сказала ему и Мари.

Генерал наконец успокоился и сел, а Мари принялась сынишку поить чаем, размешивая хлеб в чашке и отирая салфеткой ему ротик: видно было, что это был ее баловень и любимец.

- Ты, однако, не был у покойного дяди на похоронах, - сказала она укоризненным голосом Вихрову.

- Я был болен, - отвечал тот.

- Н-ну! - сказала Мари.

- Что такое - ну? - спросил ее Павел.

- Знаю я, - отвечала Мари и немножко лукаво улыбнулась. - Михаил Поликарпович тоже, я слышала, помер.

- Помер! А Анна Гавриловна, скажите, жива? - прибавил Вихров после короткого молчания.

При этом вопросе Мари немного сконфузилась - она всегда, когда речь заходила об матери, чувствовала некоторую неловкость.

- Она вскоре же померла после Еспера Иваныча, - отвечала она, - тело его повезли похоронить в деревню, она уехала за ним, никуда не выходила, кроме как на его могилу, а потом и сама жизнь кончила.

- Вот это так любовь была! - проговорил Вихров.

- Д-да! - произнесла Мари печально. - Ты курс, надеюсь, кончил кандидатом? - переменила она разговор.

- Кандидатом, - отвечал Вихров.

- Какого же рода службе думаете вы себя посвятить? - отнесся к нему генерал.

- Никакой! - отвечал Вихров.

Генерал склонил при этом голову и придал такое выражение лицу, которым как бы говорил: "Почему же никакой?"

- По всем слухам, которые доходили до меня из разных служебных мирков, они до того грязны, до того преступны даже, что мне просто страшно вступить в какой-нибудь из них, - заключил Павел.

Добродушный генерал придал окончательно удивленное выражение своему лицу: он службу понимал совершенно иначе.

- Я не говорю об вашей военной, а, собственно, об штатской, - поспешил прибавить Павел.

- А, об штатской - это конечно! - произнес генерал.

- Тебе надобно сделаться ученым, как и прежде ты предполагал, - сказала Мари.

- Я им, вероятно, и буду; состояние у меня довольно обеспеченное.

- Вот-с за это больше всего и надобно благодарить бога! - подхватил генерал. - А когда нет состояния, так рассуждать таким образом человеку нельзя!

- Отчего же нельзя? - спросила Мари у мужа.

- Оттого, что кушать захочется - да-с! - отвечал генерал и самодовольно захохотал, воображая, вероятно, что он сострил что-нибудь.

- По-моему, лучше поденщиком быть, чем негодяем-чиновником, - заметила уже с некоторым сердцем Мари.

- Ну нет-с!.. Всякому человеку своя рубашка к телу ближе - хе-хе-хе! засмеялся опять генерал.

Вихров глядел на него с некоторым недоумением: он тут только заметил, что его превосходительство был сильно простоват; затем он посмотрел и на Мари. Та старательно намазывала масло на хлеб, хотя этого хлеба никому и не нужно было. Эйсмонд, как все замечали, гораздо казался умнее, когда был полковником, но как произвели его в генералы, так и поглупел... Это, впрочем, тогда было почти общим явлением: развязнее, что ли, эти господа становились в этих чинах и больше высказывались...

Павел между тем все продолжал смотреть на Мари, и ему показалось, что лицо у ней как будто бы горело, и точно она была в каком-то волнении. Здесь я должен войти в глубину души этой дамы и объяснить довольно странные и в самом деле волновавшие ее в настоящую минуту чувствования. Павел, когда он был гимназистом, студентом, все ей казался еще мальчиком, но теперь она слышала до мельчайших подробностей его историю с m-me Фатеевой и поэтому очень хорошо понимала, что он - не мальчик, и особенно, когда он явился в настоящий визит таким красивым, умным молодым человеком, - и в то же время она вспомнила, что он был когда-то ее горячим поклонником, и ей стало невыносимо жаль этого времени и ужасно захотелось заглянуть кузену в душу и посмотреть, что теперь там такое.

- Ты, надеюсь, у нас обедаешь? - сказала она ему.

- Если позволите, - отвечал Павел.