Люди сороковых годов

- Все откровенно скажу, - отвечал Павел искренно.

- Что же ты, влюблен в нее очень?

- То есть я любил ее очень.

- А теперь - что же?

- Теперь - не знаю.

- Как не знаешь? - спросила Мари.

- Так, не знаю: перед отъездом ее в деревню я очень к ней охладел, но, когда она уехала, мне по ней грустно сделалось.

- Что тебе мешает? Поезжай сам за ней в деревню!.. - И на лице Мари, как легкое облако, промелькнула тень печали; Павел и это видел.

- В деревню я не поеду, потому что это может рассердить и огорчить ее мужа.

- Муж ее, я слышала, скоро умрет, и ты можешь сейчас же жениться на ней.

- Нет, я не женюсь на ней, - возразил Павел.

- Отчего же? - спросила Мари как бы с удивлением.

- Во-первых, оттого, что она старше меня годами, а потом - мы с ней совершенно разных понятий и убеждений.

- О, она, разумеется, постарается подражать всем твоим понятиям и убеждениям.

- Не думаю... - произнес протяжно Павел.

Разговор на несколько времени приостановился; Павел, видимо, собирался с мыслями и с некоторою смелостью возобновить его.

- Вот видите-с, - начал, наконец, он, - я был с вами совершенно откровенен, будьте же и вы со мной откровенны.

- Да в чем же мне с тобой быть откровенной? - спросила Мари, как будто бы ей, в самом деле, решительно нечего было скрывать от Павла.

- А в том, например, что неужели вы никогда и никого не любили, кроме вашего мужа? - проговорил Вихров неторопливым голосом.

Мари несколько мгновений молчала; видимо, что она обдумывала, как отвечать ей на этот вопрос.

- Никого! - произнесла она, наконец, с улыбкой.

- Не верю! - воскликнул Павел. - Чтобы вы, с вашим умом, с вашим образованием, никого не любили, кроме Евгения Петровича, который, может быть, и прекрасный и добрый человек...

- Никого не любила! - поспешила перебить его Мари.

- И впредь не полюбите?

- Постараюсь, - сказала Мари.

- И что же, все это для исполнения священной обязанности матери и супруги? - спросил Павел.

- Для исполнения священной обязанности матери и супруги, - повторила за ним немножко комическим тоном и Мари.

- Только для этого, не больше?

- Только для этого, не больше, - повторила еще раз Мари.

- Ну, а мне больше этого и знать ничего не надо! - произнес Павел.

- Ничего? - спросила Мари.

- Ничего, потому что я теперь уже все знаю.

Мари опять немножко лукаво улыбнулась и встала.

- Пора, однако, пойдем обедать! - сказала она.

Павел последовал за ней. За обедом генерал еще больше развернулся и показал себя. Он, между прочим, стал доказывать, что университетское образование - так себе, вздор, химера!

- Чему там учат? - говорил он. - Мне один племянник мой показывал какой-то пропедевтик{19}! Что такое, скажите на милость!

Вихров усмехнулся немного.

- Да и в корпусах, я думаю, тому же самому учат, - проговорил он.

- Э, нет! - воскликнул генерал. - В корпусах другое дело. Вон в морском корпусе мальчишке скажут: "Марш, полезай на мачту!" - лезет! Или у нас в артиллерийском училище: "Заряжай пушки - пали!" - палит! Есперка, будешь палить? - обратился он к сынишке своему.

- Буду, - отвечал тот, шамша и тяжело повертываясь в креслицах.

Что этими последними словами об морском корпусе и об артиллерийском училище генерал хотел, собственно, сказать - определить трудно. Вихров слушал его серьезно, но молча. Мари от большей части слов мужа или хмурилась, или вспыхивала.

III

НАКОПЛЕНИЕ ОДНОРОДНЫХ ВПЕЧАТЛЕНИИ

Герой мой очень хорошо видел, что в сердце кузины дует гораздо более благоприятный для него ветер: все подробности прошедшего с Мари так живо воскресли в его воображении, что ему нетерпеливо захотелось опять увидеть ее, и он через три - четыре дня снова поехал к Эйсмондам; но - увы! - там произошло то, чего никак он не ожидал. Когда он подъехал к их даче, то в палисаднике на этот раз никого не было. Он вошел в него и встретил, наконец, лакея, который объявил ему, что господа уехали сначала в Петербург, а потом и за границу.

Павла это известие сильно озадачило.

- Что же, они давно уже собирались уехать? - спросил он.

- Нет, вдруг что-то надумали, - отвечал лакей.

Вихров ничем иным не мог себе объяснить этот печальный и быстрый отъезд Мари, как нежеланием с ним встретиться. "Неужели это она меня избегает?" подумал он, отчасти огорченный отъездом Мари, а частью и польщенный им в своем самолюбии.

Вскоре после того он получил весточку и от Фатеевой.

Клеопатра Петровна уехала из Москвы, очень рассерженная на Павла. Она дала себе слово употребить над собой все старания забыть его совершенно; но скука, больной муж, смерть отца Павла, который, она знала, никогда бы не позволил сыну жениться на ней, и, наконец, ожидание, что она сама скоро будет вдовою, - все это снова разожгло в ней любовь к нему и желание снова возвратить его к себе. Для этой цели она написала ему длинное и откровенное письмо: